Виталий Евгеньевич — уникальный собеседник и человек. О своей сложной судьбе, которую другие назвали бы несложившейся, он рассказывает жизнерадостно и с юмором. Например, на вопрос, в каком лагере было хуже сидеть — под Горьким или в Коми, он искренне отвечает: «Да не знаю я, мне везде нравилось! Работа, снег, простор…» О том, как ему не давали снимать кино, об аресте по навету и восьми годах лагерных работ, о дружбе с Василием Шукшиным, которого Каневский умудрялся навещать в Кремлевской больнице, проползая в дыру под забором, и о своем триумфе в Канне, куда нищий советский режиссер приехал в тельняшке, а на официальный прием вынужденно отправился босиком, — о многом рассказал Каневский во время трехчасовой беседы. Все это невозможно вместить в газетную статью, а книгу Каневский пишет сам и обещает, что она будет издана и в России.
Режиссер фильма
«Замри, умри, воскресни!» Виталий Каневский об исполнителе главной роли (Я ОФИГЕЛА...):
— Расскажите, как вы нашли детей — исполнителей главных ролей. И как сложились их судьбы?
— Девочку на роль Галии я нашел сразу — Динару Друкарову я уже видел на «Ленфильме», она снималась где-то. Мне нужна была татарочка, и я знал, как с ней работать. Сейчас Динара — актриса, она живет в Париже с мужем-продюсером и двумя детьми. Она много снимается, и мы с ней продолжаем дружить. Совсем другая судьба у Пашки Назарова. Я нашел его случайно у станции метро «Московская». На тот момент я уже отчаялся найти исполнителя главной роли: обошел все школы и интернаты, посмотрел тысяч шесть мальчишек, но ни один из них не подходил. А тут иду к метро и вижу компанию подростков — и среди них он: стоит, курит, малявка, но под ручку с большой девицей. Несмотря на декабрьский мороз, на нем был только обрезанный женский болоньевый плащ. Я сразу понял, что это он мне нужен. Я, по своей хулиганской натуре, знал, что сразу брать нельзя — только спугнешь. Потому подошел к ним и предложил всей компании приехать завтра на «Ленфильм», заработать по трешке — сняться в кино. Я им расписываю, все уши развесили, а Пашка — ноль внимания. На следующий день все приехали, а он нет. Я спросил: «Где же ваш пахан?» Оказалось, что он угнал автобус и катает девочек. Я бросился его искать и нашел где-то в бомбоубежище. Мы с ассистентом туда спускаемся — а там темно, и вдруг мне в глаз что-то летит, испугался: елки-палки, глаз выбили! Но оказалось, что это не кровь соленая, а огурец — они нас за ментов приняли. Я Пашку за руку взял и к себе домой притащил, оставил с женой, а сам побежал в магазин — пожрать купить, у нас тоже есть нечего было. Только я за дверь, как он у жены последние деньги выманил и смылся за пивом. Возвращаюсь, смотрю: Пашка уже с местной шпаной пиво пьет. Так что, пока были съемки, я его у себя дома держал, но он по-прежнему продолжал угонять автомобили, и, где бы я ни снимал, он всегда находил, что стащить. Как выяснилось, он был неграмотный и прочитать сценарий не мог, так что я ему сказал: «Ты — мой сын, я тебя люблю, так что слушай только меня и больше никого». И я сам ему показывал, что надо делать, а он повторял один в один — все ужимки, слова, все, что надо! Вот что значит хулиган! Но не успевали мы отснять, как он тут же сбегал, и все бегали его искали.
Пашка Назаров был из плохой семьи, его мать сильно выпивала, работала ветеринаром, и когда я пришел к ним домой, чтобы просить разрешение снимать сына, то чуть не упал. Я такого даже в лагерях не видел: грязь, вонь, собаки воют, щенки ползают. А мать с подружкой сидят перед телевизором, у которого нет корпуса, только кинескоп, и все это искрит, а они на этой же табуретке водку разливают. Пашка жил на антресолях, там было его «гнездо». Так что у него плохой ген, он пять раз отсидел, я его четыре раза вытаскивал из тюрьмы, но больше уже не буду, потому что он гнилой человек.
***
— Виталий Евгеньевич, расскажите, как мальчик с Дальнего Востока поступил во ВГИК.
— Самое важное, что есть в нас, — это творческая энергия, если вы ее в себе почувствуете, то будете счастливы. Я впервые почувствовал, что меня тянет к творчеству, в армии, а до тех пор был уличным хулиганом и не прочитал ни одной книжки. Потому что мне казалось, что в книжках правды нет, там ведь все не похоже на нашу жизнь. Но однажды в журнале «Советский экран» я прочитал о ВГИКе и впервые узнал, что есть такая профессия — кинорежиссер. Кино я всегда любил, вот и решил, что стану снимать фильмы. В этом же журнале было написано: для того чтобы во ВГИК поступить, нужно прислать либо экспликацию, либо рассказ про случай из своей жизни. Что такое экспликация, я, конечно, не знал, зато случаев у меня было много. И вот в армейской столовой, нарезав на листы серую бумагу, в которую заворачивают селедку, я написал рассказ о своей жизни на 53 страницах. А внизу приписал: «Подождите, не принимайте меня в режиссеры, я еще не все рассказал», но меня приняли. Меня с трудом отпустили из армии в институт, но я верю, что, если тебе предназначено стать режиссером, ты им станешь. Судьба сама будет тебя тащить к цели, несмотря на все препятствия. Потому что главное препятствие — это ты сам. Во ВГИКе мне было непросто, ведь это был элитарный вуз, там учились мальчики и девочки из семей творческих или номенклатурных, а тут вдруг появился хулиган с улицы. Мне все время давали понять, что когда мы закончим учиться, то кино будут снимать они, а я буду у них на побегушках. Меня это ужасно злило, и я их дубасил, особенно мальчиков. Они мне потом отомстили: когда я снял свой первый фильм «Замри, умри, воскресни!» — а они уже тогда были чиновниками от кино, — то на сдаче эти люди единогласно сказали, что такую чернуху показывать нельзя. И поставили мне такой разряд, что было понятно — этот фильм никогда не покажут зрителям. Зато потом, когда я получил награду в Канне, они при встрече стали со мной здороваться: «Здравствуйте, мастер».
— Нужно полагать, что фильм «Замри, умри, воскресни!» автобиографический?
— Да. я в детстве жил в городе Сучане, это город-лагерь, там добывают уголь. И мне та жизнь представляется как грязная дырявая марля. Фильм черно-белый, потому что такая жизнь была: дым, грязь, вонь, голод. Но все равно это фильм о моем детском счастье, потому что у меня была лучшая в мире подруга Галия, она меня подталкивала вперед и всему учила. Величайшее счастье — как для ребенка, так и для взрослого человека — верный друг. Галия погибла, но во мне она осталась на всю жизнь. А название пришло из нашей детской игры «замри, умри, отомри», но я заменил «отомри» на «воскресни», это сильнее отражает суть фильма. А вообще эта детская присказка — формула творчества. Если вы хотите что-нибудь создать, то сначала надо замереть, и тогда придут образы из прошлого. Ко мне они всегда приходят в 5.45 утра. Это час, когда я родился, и каждую ночь я просыпаюсь в это время, у меня под рукой лежит блокнот. И иногда, даже не открывая глаз, я записываю то, что увидел. Этот фильм я задумывал снять как первый и последний, потому что понимал, что больше мне снимать не дадут. Это авторский фильм, я сам в нем присутствую и что-то корректирую. Ингмар Бергман мне сказал, что это был новый прием, сам он передает авторскую мысль через внутренние монологи героя, но я обнаглел и ответил Бергману, что кино делает не герой, а режиссер, так пусть он сам и корректирует. А Алан Паркер, когда посмотрел мой фильм, сказал, что мы с ним делаем одно дело и что он порекомендует меня на Каннский кинофестиваль, а я ему не поверил: мало ли что можно сказать спьяну, но меня действительно пригласили в Канн.
Виктория АМИНОВА, Вечерний Петербург***
