6 сентября в МХТ состоится премьера спектакля «Мастер и Маргарита». Роман Михаила Булгакова ставит венгерский режиссёр Янош Сас. Роль Мастера доверена Анатолию Белому. С ведущим актером МХТ встретилась обозреватель «Известий» Алла Шевелева
— Роман «Мастер и Маргарита» постоянно ставят и экранизируют — вам кажется, он созвучен нашему времени?
— Несомненно. Именно поэтому мы перенесли действие в наши дни. Убрали некоторые советские реалии, но в остальном тексту Булгакова послушно следовали. Он сейчас прекрасно звучит, ведь в нашей жизни по сути ничего не изменилось.
— Как работалось с Яношом Сасом?
— Ощущения хорошие. Янош — человек талантливый, интеллигентный, тонкий, нервный. И его концепция спектакля сразу пришлась нам по душе. Он любит Булгакова, знает о нем больше, чем мы с вами. Без трудностей не обошлось, но это были так называемые «трудности перевода». Иногда он недопонимал психологию современных москвичей, и мы ему говорили: «Янош, люди в России поменялись». Скажем, мы придумали все вместе, что сегодняшний Коровьев — это топ-менеджер, который носит черный костюм с клетчатой подкладкой Burberry.
— А как вы для себя решали, кто такой Мастер, ведь это сложная, непрописанная роль?
— После первой читки я попросил Яноша о встрече с глазу на глаз. И первый вопрос, который я ему задал: «Если мы ставим спектакль про современный мир, то кто сегодня этот Мастер?» После долгих разговоров мы пришли к тому, что Мастер — это редкий для современной Москвы - не для России - персонаж. Ему не нравится путь, по которому движется его страна. Ассоциативные аналогии у нас возникли с Петром Мамоновым. Мы посмотрели ролик в интернете, как к нему в деревню приезжает журналист, а он, сидя на пеньке в майке и трусах, отвечает ему: «Все гнилье!»
— Вы же актер и понимаете, что в поведении Мамонова есть доля игры.
— Я сейчас говорю не о Мамонове, а о Мастере. Это собирательный образ. Также он ассоциировался у меня с Анатолием Васильевым, с нашим гуру, режиссером, который создал свое уникальное направление в театре. Где он сейчас? Не в этой стране. Здесь он не нужен. У него отбирают здание. Он отчаивается. Это отчаяние Мастера, художника, которому есть что сказать, но его не понимают, не слышат, ведь все вокруг заняты другим. Из таких вот крупиц и создавался образ моего героя: из накопленной злости к окружающему миру, из страдания, из легкого помешательства... Мы убрали тему власти, которая на Мастера давит. Сейчас цензуры нет, у нас есть большая степень свободы, а вот тема ненужности настоящего художника осталась.
— Этот герой вам самому близок?
— Признаюсь, Мастер от меня далек. Я считаю себя частью современного мира, знаю, что такое компромиссы, а мой герой не такой. Поэтому приходилось вытаскивать из cебя боль, вспоминать те три года после института, когда я сидел без работы.
— Тогда вы ждали ролей, а сейчас ждете?
— Несомненно жду, но вместе с тем мне грех жаловаться. В театре я играю много больших, серьезных ролей.
— Вы не устали в каждом спектакле быть главным героем?
— Я не во всех спектаклях играю центральные роли. Усталости нет, есть ощущение, что нужно сделать в театре небольшую паузу. В ближайшие два сезона ничего нового играть не буду. Всегда хочется сделать что-то настоящее, талантливое, что задевает, а не просто выполнять свою работу.
— Когда мы договаривались об интервью, вы каждый день пропадали на съемках. В каком фильме сейчас снимаетесь?
— Это полнометражная картина «Метро», фильм-катастрофа, который снимает продюсерская фирма Игоря Толстунова. За основу взят хороший сценарий, с прописанными судьбами людей, которые попадают в катастрофу под землей. В фильме есть любовный треугольник — я играю человека, который любит чужую жену. Мужа играет Сергей Пускепалис, главную героиню — Светлана Ходченкова.
— Когда вы были в последний раз в метро?
— (Смеется.) Давно я там не был. Последний раз заходил в метро три года назад — на спектакль опаздывал.
— Вы говорили, что такое понятие, как «театр-дом», вам не близко. Тем не менее на юбилеи и вечера памяти в Центр драматургии и режиссуры, где вы начинали, ходите.
— У меня связаны самые прекрасные воспоминания с тем периодом, когда мы делали спектакли «ОбломOFF», «Пленные духи» и «Трансфер». Десять лет назад в ЦДР была замечательная энергия. Пришла группа людей, которые совпали друг с другом, нас туда тянуло. Но я всегда понимал, что эта общность когда-нибудь закончится. Это нормально. Так и должно быть.
— Вы человек, не привязанный к быту?
— Наверное, нет. У пожилых актеров МХТ есть особое отношение к своей гримерной, к своему гримировальному столику, фотографиям на стенах. Мне это не присуще. Во МХТ прекрасная атмосфера, у меня в театре замечательные отношения, но все равно я отыгрываю спектакль и ухожу. Для меня другое место является домом.
— Сейчас Центр драматургии и режиссуры возглавляет Михаил Угаров, режиссер, который сделал с вами «ОбломOFF» и «Трансфер». Предположим, он снова пригласит поработать вместе — согласитесь?
— Не знаю. Все-таки этап становления прошел. Тогда «новая драма» вспыхнула, появился новый язык, новые имена в драматургии. Сейчас мы находимся в драматургическом затишье.
— А с чем это связано?
— С диалектикой Гегеля (смеется).После развития бывает затишье, через некоторое время обязательно будет новый этап русской современной драматургии.
— А это не связано с тем, что теперь это не ваш уровень?
— Нет. Я до сих пор произношу мат со сцены. В МХТ идут спектакли по современной драматургии. Играю в спектакле «Человек-подушка» по пьесе Мартина Макдонаха, в этом году сыграл «Околоноля» Натана Дубовицкого.
— Многих насторожил выбор Серебренникова, когда он решил ставить «Околоноля». Считается, что под именем Натана Дубовицкого скрывается Владислав Сурков.
— Этот роман написан Сурковым или для Суркова, но меня это ни минуты не смущало. Потому что я всегда уверен в Кирилле. К тому же это произведение препарирует современную власть. Правда, признаюсь, после прочтения мелькнула мысль: «Главное, чтобы спектакль не стал прогибом». Но когда увидел, как Кирилл безжалостно кромсает текст романа, отказывается от медоточивых интонаций и делает острый спектакль, от сомнений не осталось и следа. Получилась история о разрушении души человека, вставшего однажды на путь крови. В финале мой герой срастается с землей и уходит в небытие.
— У вас нет ощущения, что современный театр становится социальным?
— Нет. Это Кирилл такой, он один делает шаги в эту сторону.
— А вы, получается, идете за ним? Значит, у вас есть потребность играть в таком театре?
— Я не иду за ним. Просто мне нравится с ним работать, он очень талантливый человек, мы во многом с ним совпадаем…
— Но не во всем?
— Не во всем, у Кирилла в отличие от меня абсолютно трагическое мироощущение.
— Тогда зачем вам осознано идти за человеком с другим мировоззрением?
— Послушайте, это же моя профессия. Я люблю ходить в разные стороны. Разве нужно было отказываться от работы с Тадаси Судзуки только потому, что я — не японец? (Речь идет о спектакле «Король Лир», который Судзуки поставил в МХТ. — «Известия».) Мне интересно играть Егора, вытаскивать из себя это зло.
— А персонажи в вас не остаются? Некоторые актеры погружаются в героя, и он их начинает менять.
— Они входят, живут во мне, но потом довольно быстро выходят (смеется). Я не заигрываюсь.
— Допускаете, что, когда вам в очередной раз предложат роль писателя или издателя, вы скажете: хочу обложиться толщинками, приклеить рыжую бороду и сыграть комическую роль?
— Точно, я в следующий раз так и скажу. Хочется буффонного материала, циркового, игрового. Хочется быть смешным, нелепым, не умным, не страдающим.
Алла Шевелева, izvestia.ru
No comments:
Post a Comment