И картинка - чудо просто!
Бессовестно утащила со snob.ru сюда, наверное, ещё не раз перечитаю...
Спасибо замечательному автору.
***
Дедероновые колготки, или Повесть о первой любви
Ну убей не помню как мы с ним встретились. Это произошло, скорее всего, в начале лета.
Я уже немного научилась шить и пошила себе юбку из запасов мануфактуры, добытых из маминого шкафа. Мануфактура томилась там незнамо зачем, поскольку мама сама шить не умела, да и не любила.
В школе на уроках труда нас научили шить разные юбки. Вот я и вытащила материальчик повеселее и пошила из него короткую юбку «солнце-клеш», ну или «полусолнце-клеш», точно не помню.
Цвет материальчика и его фактуру я не могу забыть до сих пор. Это была махровая ткань ярко-желтого цвета, такое мягкое ярко-желтое поле, по которому разбегались огромные белые ромашки с ярко-синими серединками.
Вот такую я себе юбку и сшила! Ну очень красивую! Ван Гог бы меня понял.
В одной юбке по городу не пойдешь, к ней нужен был какой-нибудь верх. Но верх шить нас еще не научили, поэтому я обратилась за помощью к маминому сундуку. Покопавшись там, я нашла странную футболку из синтетической ткани. Футболка была желтая, под стать юбке, с нарисованными на ней черной тонкой линией цветами типа маков. На мой взгляд эта футболка идеально подходила к юбке. Не помню, какую прическу я себе делала в то время, вариантов было всего три: одна коса, две косы или «шишечка». В таком наряде я и отправлялась гулять. Конечно, на меня нельзя было не обернуться. Наверное, это и поспособствовало нашему знакомству.
Мой поклонник помнится мне смутно. Помню только, что ему было лет шестнадцать и он был всегда при своем друге-недомерке, который, видимо, был его свита. Мне было, наверное, тринадцать или что-то в этом духе, может, и меньше.
Мы с моим поклонником гуляли по городу и ходили друг к другу в гости. Сколько помню, он всегда приходил с другом. И у себя дома тоже был с другом, и когда мы гуляли по улицам, друг его тащился за нами немного поодаль. Помню, у меня было смутное чувство, что поклонник мой меня как-то немного стесняется. Но сильно углубляться в эти мысли мне было некогда, у меня была всегда масса дел: какие-то вышивки, недочитанная книжка, недописанное письмо, рисунок новый неоконченный и друзья, которые тоже вечно что-то затевали, звали меня с собой в кино и т. д.
Однажды в процессе дружбы этот мой поклонник сломал ногу и лег в больницу, где я его навещала. Бог знает почему, может «по блату», моего друга определили во взрослое отделение, где он лежал в одной палате со взрослыми мужиками. Из-за моего козырного вида мужики прозвали меня «цыпленком». Когда я приходила, они быстро оттесняли моего другана и начинали кормить меня сгущенкой с печеньем, интересоваться моей жизнью и книжками, которые я читаю. Другу мои визиты почему-то не нравились. Он густо краснел и молча смотрел, как я щебечу с мужиками. Но уйти он не мог, так как его нога была привязана к гирьке, а запретить мне приходить, видимо, не решался.
Иногда в этой больнице я встречалась с мамой моего друга. Это была одинокая женщина с прямой челкой и «волоокими» глазами. Мне казалось смешным так себя держать и иметь такую челку в таком «взрослом» возрасте, но я не вдавалась особо глубоко и в эту проблему, поскольку, как было отмечено, мне было о чем подумать и без того.
Так мало-помалу ни шатко ни валко мы дружили, а на город надвигалась зима.
Однажды я обнаружила за окном моей комнаты, снаружи, сугробы и залитый каток, а также залитую горку. Под моими окнами я увидела Стаську, Витьку и Юльку, которые тащились на каток и махали мне руками с призывом взяться за ум. Но мне уже было не до них, у меня были «отношения», и они требовали принести друзей в жертву.
Я чинно прогуливалась с новым другом туда-сюда по двору и ходила с ним в кино. Меня все это начало сильно тяготить. Мне казалось, что пока я тут вот так чинно пью чай с новым другом, там на горке идет настоящая жизнь. А если Юлька, например, затеет рисовать монументальную роспись в своей комнате на стене, то мне ведь совершенно не придется принять в этом участия, потому что надо будет быть в «отношениях». Потом в воскресенье папа и мама пошли в гости к моей любимой тетке, у которой были вкусные котлеты, куча журналов «Работница» и «Крестьянка» и даже журналы мод и три отличных жирных кота, которых можно было пугать и гонять по комнате, пока тетка не застукает. Я знала, что потом, под падающим снегом, все пойдут в кинотеатр рядом с теткиным домом, а потом через лес, под снегом и фонарями, будут идти домой навеселе и травить анекдоты. И все это без меня! А я сиди как дура и поддерживай «отношения»!
Но все, слава Богу, кончается. В один прекрасный день мой новый друг пришел сказать мне, что нам надо расстаться.
Он повесил буйну голову и сказал, что «ТАК НЕЛЬЗЯ». У нас состоялся разговор, в ходе которого он прочел мне длинный список моих грехов, а я как могла пыталась оправдаться.
Он сказал мне: «У тебя, дорогая Ира, хорошая, конечно, шуба, цигейковая, но на ней на животе и, извини, на попе огромные кожаные залысины!»
Я ответила: «Ну это я на горке катаюсь со Стаськой и Витькой! А на животе… это я съезжаю по перилам, когда иду утром в школу!»
Друг мой сказал, что мол в «моем возрасте» девушки по перилам уже не ездят и на горке не катаются, а чинно ходят в дедероновых колготках.
«Где вот, скажи мне, Ира, у тебя дедероновые колготки?»
В моем доме таких слов не употребляли.
На голове, как считалось у нас в доме, женщины носят «фендебоберы», а на ногах «фильдеперсовые чулки». Ну, так в моем доме говорили, хотя никаких «фильдеперсовых» чулок я в жизни не видала.
Я, конечно, знала про свои недостатки, но вот так в лицо мне о них еще не говорили.
Это потом мне скажут в лицо гораздо больше. Один, как например мой бывший муж, скажет, что он меня и не любил вовсе, а женился потому, что «время подошло». А другой скажет другое, тоже совсем не утешительное, но к тому времени, когда мне это скажут, я уже буду в какой-то мере не совсем человеком, а, скорее, наполовину уже «каменным Мигелем», как в испанской сказке. Ну то есть стану уже так хорошо побитой жизнью, что те места, в которые жизнь исхитрялась меня бить часто и с особым нажимом, несколько уже окаменеют.
И мне уже будет не так больно.
Но в тот момент я искренне страдала и остро чувствовала несправедливость. Как же так, за то время, что я потратила на него, у моих друзей было столько всего интересного! Каждый из них исхитрился получить по еще одному сотрясению мозга, по паре наказаний от родственников, по паре бронхитов и обострений диатезов от сладкого, случайно найденного в шкафу родителей. Каждый успел посмотреть в кино несколько новых фильмов. И после этого он стоял передо мной и говорил, что у меня нет дедероновых колготок!
Я как оплеванная стояла и оправдывалась, что «дедероновые колготки» мне противопоказаны, поскольку у меня экзема, и они на нее прилипнут, и потом их будет больно отрывать, что на улице холодно и куда пойдешь в «дедероне», прилипшем на экзему в такой мороз! Я стояла и оправдывалась, что съезжать на пузе по перилам очень удобно и большая экономия времени, что не кататься на горке после школы невозможно, потому что зачем тогда вообще жить и так далее. Потом мне стало тоскливо и скучно. Я перестала оправдываться и закрыла дверь.
Я сидела в своей комнате и смотрела на свои хлопчатобумажные колготки, нижняя часть которых почему-то всегда свешивалась с пальцев ног на пять-шесть сантиметров. И все мы загибали эту носковую часть под ступню, когда обувались, а чтобы верхняя часть колготок не сползала вниз и не выглядывала из-под школьного платья, мы делали дополнительные резинки и одевали их сверху на колготки, а родную их резинку, с верхней частью колготок, заворачивали книзу и потому беспрерывно бегали в школе в туалет поправлять эти советские изделия.
Сейчас я думаю, что мой друг смотрел на наши «отношения» несколько по-другому, чем я. Помню, он вечно меня куда-нибудь зазывал, типа остаться наедине, но как-то это не складывалось. А когда наконец сложилось, была уже зима и на сцене появились колготки. Наверное, я, разуваясь, вытащила перед ним из бот свои ноги в этих самых колготках с вытянувшимися носками…
В общем, проводив своего друга, я с грустью представляла свои непомерно длинные ступни, искаженные колготками, и думала, что я — самый несчастный человек на свете.
Потом, в процессе страдания, мне захотелось есть, и я пошла поискать еду в холодильнике. Пока я шарилась на предмет, что бы поесть с горя, я вдруг услышала под окнами кухни знакомые голоса и выглянула в форточку. Под окнами моей кухни стояли Витька и Стаська и призывно махали мне картонками, найденными на помойке. Это означало, что они катаются с горки и зовут меня присоединиться. На них были короткие цигейковые шубы и кроличьи шапки, завязанные под подбородками и съехавшие набок от движения. Под подбородками у них свисали концы кое-как завязанных шарфов, и эти концы были облеплены снегом. Толстые штаны с отвислыми коленками были натянуты на валенки, чтобы снег не набивался в последние. Носы и щеки у них были красные.
Я смотрела на них, высунувшись в форточку, и плакала.
Я плакала от счастья. Я поняла вдруг, что все опять вернулось ко мне назад. Что я могу опять побежать с друзьями на горку, что в субботу я пойду к тетке, к ее трем котам и журналам «Работница», что мы снова будем играть на горке и катке и получим еще по сотрясению мозга, что на Новый год мама состряпает торт «Наполеон», и этому счастью не будет конца…
А главное, что мне теперь совсем не обязательно носить «фильдеперсовые чулки» и чинно пить чай, когда за окнами идет настоящая жизнь. Ведь настоящие твои друзья вообще не интересуются ничьими «фильдеперсовыми чулками». Им, твоим друзьям, все равно, есть ли залысины на твоей шубе и съезжаешь ли ты по перилам. И более того, они всегда готовы и сами съехать с тобой по перилам и никогда, никогда не поставят тебе это в вину!
Господи, подумала я, как же мне хорошо!
Может быть, дорогой читатель, рассказ о моей первой любви получился грустным, но зато он, как и сама первая любовь, со счастливым концом.
No comments:
Post a Comment