8 дней Марта 2013-го

РАМТ. День первый:
"Шатов. Кириллов. Пётр" в постановке Александра Доронина.

Для меня этот спектакль - о разноликом Петре Верховенском, о "Колумбе без Америки", об умеющем говорить и заставляющим себя слушать, о "болтливом студенте с дыркой в голове", о мошеннике, обладающем чрезвычайной способностью видения человеческой души и её искусном манипулировании ...
В камерном пространстве маленькой сцены театра разворачиваются кульминационные моменты романа Достоевского, когда расставляются точки над "и" - два близких человека, разных по характеру и духу почти одновременно теряют жизнь. Один - совершенно безмятежно, ничего не предчувствуя, озаренный неожидано вспыхнувшей надеждой нового начала и второй - мучительно выстраданно, в лихорадке борьбы с самим собой, сомневающийся и совершенно обессиленный. И в том, и вдругом случае - от мастерски, бесовски наведенного курка Верховенского...
На расстоянии вытянутой руки перед тобой совершенно настоящая, искренная картина переплетения судеб. Две комнаты с общей стеной, с островком одновременно соединящим и разделяющих их. Органично продумано одновременное действие в этом двойном пространстве, как-бы добавляя динамичности - ведь так много нужно сказать, и так много объяснить!
Вот Верховенский "прощупывает" готовность Кириллова. И Кириллов полон еще брезгливости к нему, разговор о своеволии не звучит обреченно, но мячик уже подхвачен, надежный Эркель за спиной, да и другие, запуганные уже никуда не денутся...
А рядышком к уже приговоренному, неуклюжему, стыдливому и честному Шатову неожиданно возвращается жена. Выражение лица актера на этот момент не передать - это нужно видеть... Как-будто перед ним возникает не уставшая и чрезвычайно раздраженная женщина, а Весна Ботичелли, по-минимому... И лихорадочные мысли, и движения - все это сплетается в натянутое, словно струна, отчаянье - удержать, помочь и самому спастись... Метания за помощью к живущему по соседству Кириллову дарят нам еще одну незабываемую сцену монолога последнего о вечной гармонии и потрясающую ответную реакцию Шатова: "Кириллов, у вас нет падучей?
- Нет.
Значит будет."
Как можно в этом хаосе ещё задумываться об аналогиях? Шатов, вспоминая о магометовом кувшине, пытается предостеречь Кириллова... Эх, больше бы им времени, не такого стечения обстоятельств...
Что-то ломается в Марии и меняет её с рождением ребенка. Появляется маленькая, хрупкая соломинка надежды. Она все еще сердита и раздражена, но не на это обращаешь внимание, а на совершенно идиотско-блаженное лицо Шатова, на ту волну нахлынувшего чуда, которое воссоединит их втроём, отправит в новый путь, с новыми силами.
Но выросшим крыльям за спиной не суждено раскрыться. Эркель на ступенях, Шатову нужно сделать последний шаг в этом старом ужасе. Он вернется к Марии и Ивану уже только затем, чтобы забрать с собой туда, где никогда не расстанутся. Эта сцена ухода под спетую песню чрезвычайно тронула меня...
И вот уже злобный Верховенский усаживается и жадно поедает отварную курицу в комнате Кириллова. Разговор не складывается так, как хотелось бы Петру - Кириллов хоть изнеможден ожиданием, но все еще в рассудительном состоянии, а Верховенскому нужно бы побыстрее замести следы, душонка-то встревожена - "застрелится-не застрелится?" Но самообладания он не теряет, даже не ленится дискутировать, не снимая, при этом ладони с холодной стали револьвера, припрятанного в кармане. Всё происходит по нарастающей - эта сцена принадлежит Кириллову и актеру Сипину, этот образ воплотившему. Так сыграть эту ужасную борьбу с двумя сразу - с ехидной пиявкой, требующей выполнения долга и собой, несмотря ни на какую высокую философию, ужасно страшащегося боли смерти - это высший пилотаж...Для меня, в этом спетакле, он больше всех вызывает сострадание именно потому, что так мученически ищет свободы и пытается верить в своего Человекобога...
Думала, почему - в названии просто "Пётр"? Теперь понимаю, что именно он приводит к такой кульминации. Именно за ним незримо стоят и отец, и Ставрогин, и Марья Тимофеевна с Лебядкиным, и Лиза, и все "неблагонадежные" и очень верный, но, все-таки, в последнее мгновенье прозревший Эркель. Ему не досталось протянутой руки, а только скользкая фраза да подброшенный мячик...
Очень своеобразная, символичная эстафета...

Больше всего люблю живой театр за то, что полностью растворяюсь в этом пространстве, если "кликнет", конечно... Огромное спасибо режиссеру и актерам за то, что делают это возможным.
Огромным открытием стали для меня Сергей Печенкин в роли Верховенского и Андрей Сипин в роли Кириллова.
Спектакль смотрела сразу после длительного перелёта. Усталости - ни в одном глазу.

***

 РАМТ. День второй:
"Скупой" в постановке Егора Перегудова.

Честно говоря, понятия не имела, чего ожидать. Дело в том, что о предстоящих премьерах читаю только тогда, когда возникает интерес. Ну какой интерес может вызвать "Скупой" Мольера, ставленый-переставленый, совершенно архивно-нафталинный, на мой взгляд, абсолютно не смешной и куда менее интересный, чем "Кабала святош", или тот же "Тартюф"?
Так что на этот спектакль шла совершенно неподготовленной, ни считая быстрого освежения памяти, благо, читается легко и как ни странно - очень образно.
Тем более было мое удивление от увиденного, оказывается в неподготовленности может оказаться своя изюминка. Меня усадили в зрительное место на сцене, так что всё действие наблюдаешь будто со стороны. В этом, неоспоримо есть своеобразный плюс, если учитывать, что через некоторое время начинаешь понимать смысл сценографии. Главная квадратная площадка находится в центре, а по противоположным сторонам - гримировальные актерские места, принадлежащие участникам пьесы и становящиеся то продолжением действующего пространства, то площадкой для инструментальных живых обработок, к слову, потрясающе органичных и талантливых. Т.е., нет замкнутости и традиционности, спектакль "на площади", точно так, как когда-то игралось под открытым небом, с минимом декораций, но максимумом неимоверных импровизаций. Да, так и хочется назвать этот спектакль - импровизацией и именно поэтому такой спектакль всегда будет интересно пересматривать.
Он совершенно непредсказуемый с самого начала. Появившийся на сцене Гарпагон с портретом в руках просит охарактеризовать человека, изображенного на портрете. И в этом начале заложена идея - человека можно описать совершенно по-разному в зависимости от того, что от тебя хотят услышать. Чем лучше Гарпагона те же Валер, или Фрозина, всеми правдами и неправдами, уловками и хитростяи пытающиеся добиться своих определенных целей? Или Клеант, франт и игрок, мечтающий о выходе из под отцовской опеки? Да, у всех есть цели, но ведь могут быть и разные пути их достижения, тогда как в данной ситуации всё сводится только к одному общему камню преткновения - заветному сундучку скупердяя Гарпагона.
В своей скупости Гарпагон комичен, совершенно не злой, мне кажется. скупость для него - самозащита от эмоций разочарования или одиночества, которым он сам себя "награждает", всё больше и больше прячась в панцырь как черепаха... И тем не менее, он раним - хочет быть любим, в сцене с Марианой - с бородой, большим носом и очками после первичной реакции смеха почти трогателен...Еще меня порадовал он в начале второго акта, когда репетировалась какая-то древнеримская(?) постановка... Гарпагона , оказывается, может волновать и нечто, кроме денег - как искусно, настоятельно и подробно он объяснял репетиционный процесс... Мне кажется, в тексте "Скупого" этого не было, а в постановке - очень к месту... Хотя, когда еще перечитывала его, то он казался каким-то незавершенным, или укороченным, ведь как здорово можно было бы развить предложенную Фрозиной линию представления Гарпагону женщины в летах, разыграв в ней знатную особу... Но..., хватило очень своевременного превращения Ансельма в Томазо д'Альбурчи, а также многочисленнейших преобразований Лафлеша, чего только стоят его бабульки-вдовушки...да и сам по себе Лафлеш -просто фонтан импровизаций на сцене и бас-гитара вне...Очень понравился Сипин в небольшой, но цинично-комичной тройной роли Жака. Очень удивил Клеант в исполнении Романа Степенского, совершенно не такой каким себе представляла (возможно потому еще, что нужно было выходить из пикантной ситуации с Марианой) и, наоборот - удивил Кривощапов в роли Валера, на мой взгляд, 100%-й Валер, романтичный, влюбленный, хотя вот его возлюбленная мне тоже виделась немного другой...
По правде сказать, сложно пытаться вычленить какой-то особенно понравившийся или запоминающийся момент, настолько необычно и главное - неожиданно всё происходит. Взять, хотя бы, к примеру, "пО миру" ушедших просить Клеанта и Элизу, обращение Гарпагона за советом к зрителю куда упрятать денюжку, или того же подставного зрителя, в итоге оказавшимся актером-участником спектакля, громогласным превращением которого я просто была шокирована (наивная душа...)
Спектакль-неожиданность, спектакль-удивление, спектакль-радость и увлеченность...
Вот таким может оказаться нафталинный Мольер в постановке режиссера с удивительным видением и командой актеров, совершенно уникальных диапазонов...
Спасибо большое.

***

РАМТ. День третий:
"Rock'n'roll"  в постановке Адольфа Шапиро.

Очень рада, что выпала возможность посмотреть ещё одну совместную работу Тома Стоппарда и РАМТа после очень впечатлившего меня "Берега Утопии" в прошлом году. Сознаюсь, побаивалась темы, ведь она очень непростая - политика и рок-н-ролл - совсем не те вещи,  которые я знаю или хорошо разбираюсь. Но, оказывается, ничего и никогда в этом театре не нужно бояться - он просто дает тебе шанс и уже после какого-то чудодейства, возникающего в пространстве между сценой и зрителем рождается сопереживание и понимание, какой-то отзвук, какой-то ответ на доселе неведомый вопрос. Я не знаю, как обьяснить верно, ведь не всегда этот важный "клик" случается, но что для меня всегда самое интересное - это когда в любом случае задумываешься - почему сработало и почему - нет...
Мне кажется, в этом спектакле я многое упустила, потому что слишком толковый текст, слишком много аллегорий и символизма, которые должны "выстреливать", порой сложно понимать диалоги, когда бедны знания о Сафо и Плутархе. Но тем не менее, как ни странно, не пропускаешь этого мимо ушей, а наоборот - прислушиваешься и уже многое начинает обретать смысл - почему так важно спорить о материализме, сознании, чувственности, иллюзорности, почему, несмотря ни какие физические недостатки  - тело без души ничего не значит, человек остается таким же, он жаждет любви, понимания, свободы... Возможно поэтому, для меня этот спектакль "кликнул", ведь прежде всего - это очень интересная человеческая история таких разных по духу судеб на фоне непростого - противоречивого и сумбурного времени...
Я не знаю, является ли Ян прототипом самого Стоппарда, я не читала статьи, и интервью, только видела промо-ролик РАМТа. Но, сопоставляя, дату его рождения, место рождения, национальность и всю дальнейшую биографию, здумалась - возможно, работая над этой пьесой, сэр Том отвечал на какой-то свой собственный жизненный вопрос - как бы могла сложиться его жизнь, вернись он в Чехословакию в 68-м?
Итак, есть семья профессора Кэмбриджского университета, коммуниста с огромным стажем Макса Морроу, состоящая из него самого, его жены-филолога Элеоноры - чрезвычайно умной и все еще красивой, несмотря на терминальную болезнь, женщины и дочери Эсме - дитя цветов.
Именно Эсме в начале пьесы знакомит нас еще с одним главным действующим лицом пьесы - Яном - чешским студентом, учеником профессора Морроу и фанатом рок-н-ролла - музыки, которой на то время "болела и летала" молодежь...Эсме тоже обожает музыку, ей нравится Ян, который, по идее, как и она тоже должен видеть божественного, необыкновенного Пана, играющего на дудочке и возносящегося в небо... Впереди такая интересная, полная неизвестностей жизнь и её хочется делить вместе с тем, к кому стремится душа..., но у Яна другие планы - ему необходимо вернуться в родную страну, в которую входят танки, спасать, по его словам, социализм и мать, оставшуюся там по возвращению после войны.
Жизнь разделяет их, точно также, как сценическое пространство делит железный занавес, состоящий из клеток и мы уже вместе с героями окунаемся в тот огромный временной пласт, который одновременно покажет как сложатся судьбы таких разных, противоречивых людей и почти невозможных идей в Праге и Лондоне.
Истории любви Яна и Эсме, любовного треугольника Макса-Элеоноры-Ленки, дружбы Яна и Фердинанда на фоне ключевых исторических моментов всегда выходят на передний план, но без этого времени - такого напряженного и трудного не сложилось бы так, как сложилось и не стали бы они такими, какими становятся в финале... Разногласия и споры только сближают их незримо, то, что ранее не поддавалось пониманию, со временем становится явным, кто-то признает свои ошибки, кто-то сожалеет о совершенном или несовершенном, наверное, каждому в жизни нужно съесть не один пуд соли, чтобы обрести свою "пристань". Главное - не зациклиться на какой-то обиде, попросить прощения и простить самому.
Обычные людские истины, которые все мы достигаем, или к которым хотя бы стремимся, по-своему.
Больше всего поражает честность и открытость текста. Не шарахаешься от откровенных высказываний и твердых словцов, это всё к месту, по-другому просто будет фальшиво. Изумительно подобрана музыка и фоновые нарезки, в каждый из таких моментов - до дрожи, до натянутой как у Баррета окровавленной струны...
И, возможно потому, что для меня этот спектакль - прежде всего история любви Яна и Эсме, главным лейтмотивом остается грустная, щемящая мелодия "Golden hair", несмотря на эмоциональный финал под "...highest mountain" U2
Теперь об актерах. Необыкновенно тронула Рамиля Искандер в двойной роли, в обоих образах по-своему. Это вобще, необыкновенная удача в одном спектакле сыграть таких двух разных героинь - Эсме, хоть и очень похожа на Элеонору, но совсем не такая  уверенная как её мать.
Очень запомнилось рассуждение Элеоноры о amachanone - не машина, а неуправляемый, неуловимый дух.., ну и, конечно, незабывамый монолог о теле и душе. Её любовь и преданность своему профессиональному делу передается по эстафете Эсме и Алисе, точно так же как Ян становится продолжателем свободомыслия идейного Макса. И не важно, кто из них в какой момент пребывает в стадии идеализма или реализма, важно то, что есть объединяющая основа, уважение и базирующееся на этом родство. Макс, в исполнении Ильи Исаева very solid, не "солидный", а именно убедительный, твёрдый, цельный... "Герцен" местами, но только местами... Очень рада, что он остается с Ленкой (Даша Семёнова), которую Элеонора сумела хорошо рассмотреть и "увидеть" ("Я видела это раньше" - во время дискуссии с Максом, она уже тогда понимала, что в Ленке Макс видит её - ту, бывшую молодую Элеонору).
Очень понравилось как менялся Фердинанд, как одновременно с Яном они меняли друг друга. Как "зажигали" в конце первого акта, что усидеть в кресле было почти невозможно и как потом он сидел грустный, в надвинутой на глаза шапке, свесив ноги и ничего не произнося... За это молчание Фердинанда (Сашу Гришина) хотелось раздавить в объятиях.
Я также простодушно была рада возвращению Яна (замечательная работа Петра Красилова), после того, когда Эсме понимает, что Ян и Ленка - не вместе. Ведь такой натянутой была эта встреча после многолетней разлуки, какими пустыми и формальными фразами они обменивались. И во время всего этого заключительного ужина я не так внимательно слушала спор между Кандидой, Стивеном, Максом и Ленкой, а только думала о Яне и Эсме - ну почему так сложно всё в жизни, почему, почему так складывается, почему он уходит????
Очень непростой спектакль, который для меня было смотреть и сложно, и легко одновременно.
Это совершенно удивительное ощущение.
Спасибо огромное.

***

РАМТ. День четвертый:
"Гупёшка" в постановке Антона Яковлева.

Трудно собраться с мыслями, чтобы начать что-то писать...
Но очень хорошо помню свое состояние во время просмотра - состояние наростающей боли и в особенности - состояние после спектакля. Когда хочется спрятаться куда-то, раствориться, исчезнуть или делать что-то, не думая, чтобы отпустило, чтобы не болело.
Жуткое дело какое-то - надо бы, по-идее, Лёню ненавидеть и я его во время спектакля, наверное, ненавидела - возможно потому, что очень, ОЧЕНЬ хотелось, чтобы Паша Тому поцеловал... Но чем больше возвращалась к увиденному и прочувствованному, тем больше начинала осознавать, что Лёню - этого гада, тоже жалко... И если Тома после смерти ребенка на себе поставила клеймо "бракованной", то это, хотя бы смахивает на какое-то состояние, граничащее с морально-психическим заболеванием, то Лёня, не особо страдающий мучениями совести, но тоже подуставший от некоторых неудобств и придумывающий себе виртуальных красоток, ему, по сути - приходится  себя и других обманывать... Если в семье один угнетает, а другой угнетенный, то это вовсе не значит, что страдает один угнетенный. Одни не выдерживают, другие приспосабливаются, а в самых страшных случаях, третьи -  превращаются в моральных калек. В данном случае, оба - и Лёня, и Тома уже искалечены, просто, мне кажется, в разной степени. Если, к примеру, разлучить их каким-то образом, то у Лёни еще будет шанс "приспособиться", тогда как у Томы, несмотря на её более светлую душу - шансов на спасение нет.
Возможно поэтому так больно в конце. Паша подарил Томе очищение, своеобразную надежду на то, что "бракованность" исправима. Но в Томином сознании не для того нужно исправление, чтобы жить лучше, а для того, чтобы попасть в рай, чтобы обязательно свидеться с теми, вместе с которыми по-тихоньку умирала её душа...
Ведь если я люблю смотреть на звезды, если я люблю мечтать, если могу превратить фонарик в свечи и кипяток в вино - то, может быть, не так все плохо и не все потеряно?
Думаю, что до Паши, время от времени у Томы такие светлячки надежды вспыхивали, просто, оставаясь неозвученными, гасли и уносились во тьму...
И вдруг появляется некто, кто соглашается зайти в гости, просто так, поговорить.
Ситуация, ужасная на самом деле для них обоих: в Томе желание борется со страхом и самоунижением, Паше, как выяснится позже - нужно заработать денег...
Так начинается спектакль. С трудных, натянутых реплик, совершенно не похожих еще на нормальный человеческий разговор между двумя даже незнакомыми людьми. Это какие-то потуги... Начинаешь рассматривать их обоих, приковывают внимание жесты, движения, выражения глаз, одежда и понимаешь - совершенно неожиданно встретились два очень странных человека. Тома вся какая-то совершенно бесцветная, даже глаза кажутся прозрачными. Старый свитер, зализанные волосы, приспущенные и бесформенные спортивные штаны, носки, тапки... И Паша...Взъерошенный... Почему-то напомнил мне грустного воробья из мультика... Стоит и держит в руках бутылку. Бутылка, конечно, нужна для храбрости, но после некоторых мученических попыток её откупоривания и сопуствующих этому процессу не менее вымученных диалогов - вообще хочется смыться, тут уже никакое вино не поможет ("я столько не выпью") и деньги по фигу... Но тем не менее, каким-то чудом Паше уйти не удастся и очень медленно, сам того не замечая, он поможет Томе раскрыться, заговорить, озвучить то и страшное, и заветное, что превратит её из неприхотливой и неприметной гупёшки в женщину с добрым сердцем, в женщину, которая вдруг снова захотела почувствовать себя женщиной... Много смешного и курьезного будет происходить, но все это - смех сквозь слёзы, то самое щемящее чувство, которое так редко и так ценно - ты чувствуешь это все вместе с ними.
Чем больше они общаются - тем больше оба меняются. Тома в платье, Паша - с сосновой веточкой. Он хочет спасти Тому и заботиться о ней, но вся беда в том, что он не понимает, что Тому в гупёшку превратил не только Лёня, в гупёшку она превращала себя сама при помощи последнего... И главной причиной было не то, что Тома считала себя всем обязанной Лёне, а то, что она почувстовала, потеряв ребенка, тем самым себя заклеймив...
С появлением Лёни "из засады", многое становится понятным... Не видишь ужаса Томы, а видишь вдруг поникшего Пашу. Молнией в голове проносится мысль... И правда, это имеет смысл - наконец Лёне надоело притворяться, захотелось избавиться от давно надоевшей "ненужности". Но тут, вдруг, обнаруживается, что эта "ненужность" может кому-то пригодиться и этот кто-то, неожиданно почувствовав себя решительным и мужественным, может представить собой некоторую опасность - он надоумит "ненужность" бороться за свои права на раздел квартиры... Весь этот "разбор полётов" несколько раз окунает Тому "из огня да в полымя", но она, всеравно, готова уйти с Пашей, несмотря на обман, несмотря на то, что Лёня вдруг, после всей грязи и мерзости произносит фальшивое "Люблю", до той самой минуты, пока он не "включает" козырную карту - память о дочери... Пелена "бракованности" срабатывает безупречно и в завязавшейся драке Тома бутылкой по голове бьет Пашу...
Что самое интересное, из всех троих больше всего надежды именно у Паши. Он не искалечен, он может видеть то, чего не замечают другие, он может чувствовать, ему бы только полюбить по-настоящему, не из жалости и сострадания, а из той самой, неведомо откуда появляющейся уверенности...
Сложно любить человека, которому необходимо спасение, больше смахивает на благородство.
Но я верю, что Паша смог бы полюбить Тому, просто Томе, в её состоянии не избавиться от груза прошлого, прибавится еще одно клеймо - чувство благодарности к Паше, круг замкнется...
Так что она, своеобразно, дарит Паше свободу...
Хочу добавить, что нарастающая боль от жалости ко всем троим, но в большей степени - от Томиной безысходности, очень усиливается за счёт пространства маленькой сцены. Зрители и герои, глаза в глаза, не моргнуть, не соврать, не спрятаться...
Режиссеру и автору пьесы - спасибо за возможность почувствовать то, о чем они захотели сказать.
Актерам - низкий поклон за мужество, честность и талант.
Всем троим - Рамиле Искандер, Александру Гришину и Алексею Весёлкину. Выделить мне, конечно, хотелось бы именно Гришина. Его герой - словно маленький маячок, если есть и горит - значит можно верить.
Не зря я так хотела посмотреть этот спектакль. Очень нужны такие встрясочки, чтобы не черствела душа.
До сих пор помню ощущения от просмотра фильма Василия Сигарева "Волчок" несколько лет назад.
Читала также, что в Балтийском доме в Питере огромной популярностью пользуется спетакль "Лерка", поставленный по трем пьесам Сигарева одновременно, молодым талантливым режиссером Андреем Прикотенко.

***

РАМТ. День пятый:
"Алые паруса" в постановке Алексея Владимировича Бородина.

Замечательная возможность увидеть довольно большое количество, занятых в этом спектакле актеров, в новом (для меня) жанре и амплуа. Из прошлогоднего удивительного "Пространства сцены" знала, что многие прекрасно поют и танцуют, помню как просто ошеломили тогда оригинальные пластические номера...
И вот - полноценный спектакль в музыкально-танцевально-драматическом духе... Cразу оговорюсь - мюзиклы - это не моё, но смотреть оказалось очень интресно. Почему?
Во-первых - история не совсем похожа на оригинал. Она более приземленная и жесткая, на мой взгляд, но на фоне изумительной сценографии и нетривиального видения постановщика воспринимается очень органично. Правда, мне бы хотелось спросить у Алексея Владимировича - откуда возникла идея массовки байкеров и потрясающей хозяйки "Маяка"? Их появление в начале второго действия было просто ошеломляющим. Маша Рыщенкова в роли хозяйки очень-очень приятно удивила... Еще довольно мрачными и чрезвычайно бутаффорными показались призраки Меннерса-старшего и Мэри. Хотя пел Вячеслав Николаев замечательно, один из лучших голосов после Меннерса-младшего (Денис Баландин) и Грея (Александр Рагулин). Идея призраков понятна, но воспроизведение не оправдало сути, по-моему... Илья Исаев играет Лонгрена, человека, отчаянно любящего море, из-за которого теряет любимую жену. На руках остается маленькая дочка, которой и посвящается вся его дальнейшая жизнь. Он поёт ей ту же трогательную колыбельную, которую пела Мэри, стирает пеленки и одежду, мастерит игрушки и оберегает от жестокого окружающего мира. Девочка растет, каждый год ко дню её рождения Лонгрен мастерит парусники, а к 12-летию - особенный. Паруса у него алые, сделанные из косынки, оставшейся от Мэри. Любовь Ассоль к отцу безгранична. Она отчаянно защищает его честь, ведь, тоскуя по морю, он пьет и частенько становится объектом насмешек. Очень понравились мужские массовки. С их появлением, мое лицо непроизвольно расплывалось в улыбке - ведь каждого из актеров уже могу назвать по имени, в каждом вижу что-то новое, необычное. Они прекрасно скользили по канатам, потрясающе дрались, а "бросание камешков", пришедшееся как раз напротив того места, где я сидела - вообще бальзам на душу...
Очень понравился Эгль (Алексей Блохин) - чудаковатый старик-сказочник, всегда рассказывающий мудрые, интерсные истории портовым морякам и кабачным завсегдатаям. Чего только стоит "бегущая по волнам"! Однажды, одним из слушателей станет Ассоль и, отпустив ее алый парусник в свободное плавание, он подарит ей мечту...
Саша Розовская в роли Ассоль чудесна. Роль, от которой у актрисы всегда сверкают глаза - и от восторга, и от грусти, и от веры... Совершенно замечательная песня "Кораблик", которую она исполняет на огромной высоте, поражает какой-то захватывающей внутренней энергией. И сразу веришь - она непременно дождется своего капитана...
А вокруг все считают её сумасшедшей. И годы идут, и круг смыкается - в тюрьму попадает отец, которого нужно спасти. Единственный, кто видит её не такой как все - Меннерс-сын, предлагает руку и сердце. "Мечты" в исполнении Дениса Баландина - потрясающая мольба о любви. Он согласен стать Греем для Ассоль, пойти наперекор матери, обвиняющей Лонгрена в убийстве мужа. Ассоль ищет помощи, веры... Её дуэт со священником (Роман Степенский) удивителен, поддержку, как это часто случается, люди находят друг в друге... Не зря ещё чуть раньше меня так тронула песня "Три свечи" в исполнении Степенского. Мужская массовка в длинных плащах с капюшонами, канатные волны и то тут, то там вспыхывающие три свечи для плутающих в мире душ..., пронзительно.
И свадьба уже на пороге, но появляется никому неизвестный капитан, случайно увидевший Ассоль в "Маяке". У Грея Александра Рагулина всего несколько песен. Его "Жемчужина" очень хороша, только показалось, что он просто добротно исполняет свою работу, вот души бы еще вложить. Возможно потому, что так поздно в пьесе появляется?
Осталось только вином окрасить паруса и вот она -  мечта, только протяни руку...
Их финальная песня с Ассоль - настоящий гимн любви, снова "Браво!"
Но остов корабля неожиданно громко раскалывается пополам, медленно разделяя только-только соединившиеся, так долго пытающиеся соединиться руки. Ввысь, по всей длине зрительного зала взмывают алые паруса и из темноты, к самому краюшку сцены с вернувшимся, заветным алым парусником в руках, к зрителям выходит Ассоль...
Финал очень-очень эффектный.
Жизнь не бывает простой и легкой.
Этот спектакль - не сказка, он говорит о том, что очень важно никогда не опускать руки в достижении своих целей. Как сказал мудрый Эгль: "Если сеешь - нужно возделывать, или вовсе не сеять".
Недостаточно просто иметь мечту, нужно уметь её сохранить.
Спасибо большое.

***

РАМТ. День шестой:
"Приглашение на казнь" в постановке Павла Сафонова.

Единственный спектакль, желанию просмотра которого мешали накопившиеся сомнения: 1) слишком непросто читался мною этот роман; 2) трагифарс - довольно сложный жанр, не только соединяющий в себе элементы трагедии и комедии, но, для меня, в первую очередь, ассоциирующийся с абсурдом, для восприятия которого нужно включать мозги не после просмотра, а во время... Я же люблю "растворяться", а анализировать после...; 3) в этот же день в театре им. Моссовета шла постановка А. Кончаловского "Три сестры", которую очень хотелось посмотреть после того, как впечатлилась его "Дядей Ваней" (в телеверсии, к сожалению).
Потом села и подумала: Кончаловский вполне вероятно может привезти своих "Трех сестер" в штаты, какой шанс того, что РАМТ привезет туда "Приглашение"? Это было главным решающим звеном, ну а желание увидеть Гришина, Редько, Исаева, Доронина и других окончательно "перетянуло" чашу весов сомнения...
Как же замечательно, что я спектакль посмотрела! Не могу сказать, что это лучшее из 8-ми дней увиденного, но с абсолютной уверенностью заявляю - именно этот спектакль было смотреть интереснее всего!
Итак, главный герой Цинцинат (Е. Редько) приговорен к казни зато, что он не такой, как остальные. Непрозрачный в обществе прозрачных. Т.е., в моем понимании, нравственный в обществе безнравственном. Люди всё в друг друге видят и понимают, ничего не таятся и не боятся, всё всех устраивает, т.к. это - норма жизни... Но, еще читая роман, я всё время думала - почему же Цинцинат не боролся, почему всегда мирился с действительностью? Возможно потому, что в нем всегда жили два духа, которые потрясающе в романе описываются - одного, которому всегда было стыдно от несвободы открытого протеста и другого - того, который всегда оставался несломленным, ни в воспоминаниях о своей жизни и в мучительных раздумьях в тюрьме, ни от соблазна побега, ни в особенности, в конце - во время казни... Очень поразило меня  его мужественное, твердое "сам" и то, что лежа на плахе и отсчитывая уже, он превращается в призрака, за которым со стороны наблюдает настоящий, живой Цинцинат. Сцена казни, так замечательно описанная в романе, очень хорошо воспринимается на сцене - как шок для зрителей падает стена, превращающаяся в помост и плаху. Когда с Цинцината срывают воротник и он ложится под нависающий над ним топор - у меня внутри все дрожит...
А до этого - напряженные дни ожидания казни. Очень важно не предать приговоренному ореол мученика, сломить, не дать ему окрепнуть морально. Для этого не говорится о точной дате смерти, для этого издевательское паясничество тюремщиков, для этого подкоп директора тюрьмы вместе с псевдо тюремным другом, впоследствии оказавшимся палачом, для этого обман девочки, в искренность которой так хочется верить, для этого свидание с матерью, возникшей из бездны забвения, для этого Марфинька с её многочисленной родней, считающего Цинцината уже конченым человеком, в упор не замечающим его...
Почему так оттягивают с казнью? Пытаются перевоспитать преступника, превратить в прозрачного? Возможно... На худой конец, если ничего не выйдет, нужно просто создать видимость того, что это удалось. Палач-друг накануне казни вместе с преступником присутствует на торжественном ужине отцов города, где все пируют и дружно пьют на брудершафт... Не важно, что приговоренный там ничего не ест и пить отказывается, к этому никто не присматривается, ведь звучат речи, создаются запоминающиеся эффекты...
Но Цинцинат всё это выдержит, возможно не телом, но духом, точно. Для этого у него есть сны, видения, мысли, позволяющие мечтать и проходить сквозь стены.
В первом действии меня очень поразили актеры, играющие двойные роли: Саша Гришин - директор тюрьми Родриг и тюремщик Родион и Илья Исаев - тот же тюремщик Родион и адвокат Роман Виссарионович. Они просто блистали своими преображениями, причем у Гришина особенно замечательно получился юродствующий директор тюрьми. Как иногда моментально менялось его лицо из ехидного лицемерия в открытую ненависть - это просто "Ух!" как точно, словно по лезвию бритвы... А сцена рассказа приготовления борща?!!! Исаев очень понравился в сцене с потерянной запонкой. Очень-очень удивили меня оба этих актера, на фоне их геров, мучающийся морально Цинцинат казался не просто молчаливо подавленным, а почти невидимым...
Зато во втором действии актер Редько и его герой потрясающе раскрываются... В сцене с матерью Цинцинат недоверчив, возмущен, но так искренне пытающийся понять её и через неё - себя, настолько зацепил его рассказ о нетках. Ужас вызвало выражение глаз матери, или жалость? Неважно... Главное, что это тронуло его и не осталось незамеченным.  Такая своеобразная искорка истины в океане безверия.  Просто замечателен его монолог на столе во время пира, ну и отдельно - сцена казни, где отступает страх и побеждает дух.
Еще несколько слов об актерах - любовалась Яниной Соколовской. Очень яркая, красивая женщина, несмотря на то, что героини её -  как в "Рок-н-ролле" так и здесь, абсолютно не вызывают никакой симпатии. Просто как-то странно, что несмотря на это продолжаешь любоваться красивой женщиной, словно возможно её отдельное от персонажей существование...
Очень улыбнул Сипин в роли любовника Виктора и Диомедон (Прохор Чеховской), вернее то, что он вытворял с черным котом прямо напротив того места, где я сидела. Т.е. сначала "убил" меня своим "прикидом" Сипин, а потом я просто тащилась от непризвольного чувства дэжавю, возникшего в связи с прошлогодним "Томом Сойером". Я просто не могла оторваться от Прохора и позорно пропустила почти всё, происходящее в сцене с родственниками Марфиньки.
Снова очень-очень понравился Петр Красилов. Очень удивил невероятной лёгкостью исполнения такой довольно сложной роли... Прекрасно "играет" в шахматы и изображает свои физические совершенства. Лицемерен не менее директора тюрьмы, который, в свою очередь перед ним просто заискивает и благоговеет, смешон в своих рассказах о женщинах и эротических идеалах... Всё это виртуозно, непринужденно и очень органично.
Я не знаю, помог ли мне спектакль лучше понять книгу, наверное, просто выпал счастливый шанс своеобразного оживления образов. Очень интересно было смотреть, думать и возвращаться мыслями к увиденному.
Чувство благодарости, в этой связи - какое-то особенное.

* А перед этим, днём мне посчастливилось посмотреть детский спектакль "Незнайка - путешественник". К сожалению, из-за некоторых "драматических" событий, к началу я не успела и спектакль посмотрела неполностью. Но зато какое удовольствие было наблюдать за серъезными актерами в "несерьезных" ролях, тем более, что по-счастливому стечению обстоятельств, в спектакле была задействована "старая гвардия" - Алексей Мясников в роли Винтика и Саша Гришин - в роли Ворчуна. Очень-очень симпатичный Ворчун получился...
Верховенский превращается в Незнайку, Эркель - в Шпунтика, Кириллов - в совершенно чУдного Знайку... Удивительные превращения и возможны они именно здесь, в этом потрясающем театре.
Яркий, красочный спектакль, очень понравилась музыка, не знала, что постановщиком этого спектакля является замечательный РАМТовский актер - Алексей Блохин.
Спасибо огромное!

***

РАМТ. День седьмой:
"Соглядатай" в постановке Антона Яковлева.

Помнится, года 3 назад, я впервые услышала о том, что Александр Гришин, возможно сыграет в этом спектакле. Прочла пьесу и в русском переводе, и в оригинале. Интересовалась материалами, связанными с постановками этой пьесы в разных зарубежных странах. Всего пьеса переводилась на 19 разных языков, включая, к примеру, латвийский... Вот такой феномен.
Захотелось рассказать о случайности, которая для Мориса Панича послужила мотивом её создания.
Много лет назад, со своим партнером - дизайнером по костюмам Кеном Мак Дональдом они отправились в больницу навестить мать Кена, находящуюся в очень тяжелом состоянии. Но в палате, кроме матери Кена, находилась еще одна пациентка в еще более худшем положении.
Она лежала спиной к посетителям и с ней тихонько разговаривала даже не медсестра, а волонтерша, которых много в госпиталях. Она говорила старушке следующее: "Я получила известие от вашего племянника. Он приехать не сможет. Простите", и после некоторой паузы: "Вы в порядке? Вы не хотите, чтобы я вытерла ваши слёзы?"
Так из нечаянно подслушанного разговора незнакомых людей родилась эта пьеса.
Пьеса о том, что порой близкие люди могут быть чужими, а чужие - близкими.
На первый взгляд, пьеса, в которой один слишком много говорит, другой - почти не говорит и только слушает, а в сущности - настоящее, полноценное общение, почти "история любви" между племянником и "тетёй". По-настоящему - это невероятно сложный, хитро-обманчивый диалог. И воспринимается он органично благодаря тому, что две такие разнополюсные роли здесь исполняют актеры с огромной внутренней энергией, очень верно подмеченной режиссером-постановщиком  (за что отдельная благодарность ему). В Саше Гришине - просто фонтан эксцентризма, в котором подмешаны такие разные и нужные вкрапления  трогательности, боли, ненависти, любви. И весь этот фонтан "переливается" искренностью словно калейдоскоп в ярком луче света. В Наталье Платоновй - столько опыта, мудрости, терпения... Ведь как же удивительно незаметно она из перепуганной насмерть старушки превращается в спокойную соседку по комнате, почти беспечную. Всё в мимике, в пластике.
Свалившийся с неба племянничек  горько и цинично откровенничает, язвит и хохмит, всё в перемешку... Смешного очень много, особенно в начале:
"Давай не будем говорить ни о чем депрессивном, хорошо?
Ты хочешь, чтобы тебя кремировали?"
А эти неуклюжие попытки "пришить" несобирющуюся умирать старушку? А инвентаризация? А обмеривание Грейс: "Не ешь столько, а то в гроб не поместишься"?
А ведь динамика всег происходящего - невероятная. Кэмп все время в движении и вся эта непрекращающаяся возня сопровождается рассказами. Рассказами-воспоминаниями, рассказами-наблюдениями, рассказами-размышлениями... И вот так, не отрывая взгляда от этого невероятного рассказчика, еще умудряешься замечать как внимательно слушает Грейс, продолжая невозмутимо вязать свой "долгоиграющий" свитер...
А ведь её Кэмп когда-то идеализировал и боготворил. На неё возлагал свои тайные надежды о спасении из детства, абсолютно лишенного доброты, красоты и любви...
И даже потом, после её отъезда старался "достучаться" своими наивными детскими фотографиями и окрытками. Рассказы о детстве, пожалуй, самые сложные. Ведь какой ребенок может считать для себя нормой рытьё собственной могилы на заднем дворе? Кто будет ночью  выходить на улицу и следить за своим домой, за собой? Кто захочет убить своих родителей?
Кто всегда будет чувствовать себя некомфортно только от того, что не может угодить матери, никогда не смирившейся с фактом рождения сына вместо дочери? А рассказ об учителе, а о коте, которого захотелось убить только потому, что мать искала и переживала не о собственном ребенке, а о животном..? И последующее чудное размышление о том, почему мы любим животных больше чем людей...
Изнемождение рассказами сменяется энергичными новыми безуспешными попытками умертвления Грейс. Проходит лето, приближаются Рождество и Новый Год. То самое время, когда Грейс неожиданно подарит Кэмпу маленькую коробочку. Даже не разворачивая её, он придёт в ужас - как долго ему пришлось ждать, более зо-ти лет!!! Он страшно злится оттого, что чувствует изменение в себе. Ведь он не может, не умеет любить людей. Он живет в собственном аду, который контролирует. Он, всего лишь, соглядатай. Откуда вдруг чувства?
Это мучительно. Он хочет задушить Грейс и та, впервые больше не боится, она готова к смерти. Но, отшатнувшись, Кэмп теряет самообладание и начинает говорить о том, что сходит с ума. Вот этот монолог  в исполнении Гришина - просто никогда не забудется. Именно здесь он будет говорить о том, как всегда боялся темноты и считал себя трусом, как верил в то, что тётя придет, спасет и включит свет...
Будет потом еще одна вспышка гнева, когда Кэмп узнает о смерти женщины в окне напротив.
Она умерла, сжимая в руках детскую фотографию мальчика.
Надо бы уходить... А куда?
"Разве ты не был здесь счастлив?", спрашивает Грейс...
Два одиноких обделенных существа подарили друг другу возможность любить...
Вот такое чудо может родиться из безысходности...
Спасибо огромное.

*Помню как сразу после спектакля думала о несколько похожем собственном опыте.
Когда свёкор лежал в больнице с глубокой стадией болезни Ользгаймера, навещая его, мы почти не говорили, он мало понимал. Зато я много говорила с его соседкой-инвалидом, у которой была чудная ясная голова и к которой никто никогда не приходил, даже в праздники...

*А днем, перед "Соглядатаем" снова была возможность посмотреть детский спектакль. В этот раз -  "Волшебник изумрудного города". Костюмы и грим были потрясающими, особенно у Льва (О. Зима). Очень мне понравились Страшило (А. Блохин) и Элли (Т. Веселкина). А Гудвин (А. Сипин) порадовал особенно - в конце первого действия он нечаянно сам оторвал себе "систему усы-борода", раскололся жутко и "коллеги" тоже тащились... Классный спектакль совершенно, получила море удовольствия!

Лечу...

Сегодня работаю на каком-то адреналине...
Мыслями и душой уже в Москве...

Подарок...

Как хочется порой обладать невероятным талантом запоминания того, что проникает в душу.
Сегодня мне посчастливилось побывать на удивительном вечере Светланы Крючковой. Замечательной актрисы, чудной рассказчицы, потрясающей певицы - совершенно необыкновенной (обыкновенной) женщины, умеющей волновать и дарить волшебные минуты какого-то необъяснимого очищения...
Очень необычно и символично было находиться в первом ряду синагоги, с которой связаны наши торжественные семейные традиции. Ожидая выхода актрисы, я обводила глазами знакомый зал и вспоминала то время, когда на БИме стоял волнующийся Артем и куда вслед за ним поднимались мы - его родители, вместе с торжественным и гордым за внука дедом...
А потом приглушился свет, на возвышение вышла Актриса и включила старинную настольную лампу с уютным абажуром, обратилась к нам с приветствием, незаметно и плавно "зазвучал" притихший зал...
Так получилось, что вечер, посвященный Булату Окуджаве, оказался гораздо объемнее и охватил не только его творчество, но и воспоминания о тех, кто был неразрывно связан с этим замечательным человеком. Светлана Крючкова упоительно рассказывала о Довлатове, Рассадине, Гердте, Казакове. Читала отрывки произведений, стихи. Говорила о войне и о том, как война "прошлась" по судьбам этих людей, ставших со временем выдающимися... Сколько удивитльного, нового для меня прозвучало. В частности, одним из таких открытий стала изумительная поэзия Володина/Лифшица:

Неверие с надеждой так едины,
то трезвое неверье верх берет
и блик надежды угасает, стынет,
но так уже бывало. В прошлый год,
и в прежний век, и в те тысячелетья
надежды все обманывали нас.
И вновь неверью нечем нам ответить,
и свет надежды все слабее светит,
слабее светит, как бы не погас...

***
Рассеянно меня топтала,
без злости, просто между делом.
Рукой махнула, перестала,
а растоптать и не успела.
Потом слегка посовестилась
и вяло оказала милость:
подкинула с небесной кручи
удачи и благополучья.
А под конец, зевнув устало,
вдруг закруглилась, как сумела,—
несчастьями не доконала,
счастливым сделать не успела.

Каждая рассказанная история "иллюстрировалась" поэзией или песнями. Музыка звучала чудная, та, что рождается из поэтичеких строк. А как она пела! Это же просто душевный бальзам! И кажется, слышала известные "Печки-лавочки" Галича раньше, а ТАК услышала точно впервые...
"Узнаваемые" любимые Самойловские стихи ("Всё реже думаю о том...") и те, которые тронули именно сегодня - посвящение Зиновию Гердту:

Артист совсем не то же, что актер.
Артист живет без всякого актерства.
Он тот, кто, принимая приговор,
Винится лишь перед судом потомства.
Толмач времен расплющен об экран,
Он переводит верно, но в итоге
Совсем не то, что возвестил тиран,
А что ему набормотали Боги.

О не русских "по пятому пункту", но истинно русских душой замечательнейших и талантливейших она говорила трепетно, тепло, с багоговением... Очень к месту, учитывая место проведения сегодняшнего творческого вечера, пришлось стихотворения Булата Окуджавы о Божественной Субботе:

 Божественной субботы
 Хлебнули мы глоток.
 От празднеств и работы
 Закрылись на замок.
 Ни суетная дама,
 Ни улиц мельтешня
 Нас не коснутся, Зяма,
 До середины дня.
 Как сладко мы курили!
 Как будто в первый раз
 На этом свете жили
 И он сиял для нас.
 Еще придут заботы,
 Но главное в другом:
 Божественной субботы
 Нам терпкий вкус знаком!

Потом был рассказ о Юнне Мориц. Светлана Крючкова спела песню на её "стихи без названия"... И то ли от всего уже впитавшегося в наши души за время этого вечера, то ли от самогO пронзительного исполнения, откуда-то незаметно подкатил предательский грудной ком, глаза наполнили "стоячие" слезы... И не потому, что мы тоскуем, а потому что навсегда останемся русскими, независимо от генеологии и географии...
Жаль, что нет этой песни нигде, чтобы переслушивать время от времени, приведу, хотя бы такие простые, доступные строки, взволновавшие, я думаю, всех, кто в этот вечер был в зале:

Все там, брат, чужое,
не по нашей вере.
Не по нашей мере
окна там и двери.

Все чужое, милый, –
не по нашей воле.
Не от нашей боли
воют ветры в поле.

Там глаза чужие,
там чужие губы
да чужая память –
не по нашей глуби,

не по нашей ласке,
не по нашей неге...
Там чужие краски
на земле и в небе.

Но всего чужее –
страх чужой при мысли,
что у них на шее
мы с тобой повиснем.

Сразу после песни следующие стихи Булата Окуджавы:

Под крики толпы угрожающей,
хрипящей и стонущей вслед,
последний еврей уезжающий
погасит на станции свет.

Потоки проклятий и ругани
худою рукою стряхнет,
и медленно профиль испуганный
за темным стеклом проплывет.

Как будто из недр человечества
глядит на минувшее он...
И катится мимо отечества
последний зеленый вагон.

Весь мир, наши судьбы тасующий,
гудит средь лесов и морей...
Еврей, о России тоскующий,
на совести горькой моей.

Низкий поклон за прекрасный, познавательный и теплый вечер.

Перед вечером Светлана Крючкова с мужем и младшим сыном обедала в нашем русском ресторане "Фидлер", в котором работает моя сестра. Она же и сделала фото, а также (счастливица) заполучила автограф "На счастье и удачу"...

 
 

Вацлав Нижинский: Неприличный эгоист

12 марта 1889 года родился танцовщик и хореограф Вацлав Нижинский

В 1907 году в труппу Мариинского театра был принят восемнадцатилетний Вацлав Нижинский. Невысокий, всего 160 см, со слишком мускулистыми ногами и лицом фавна, он вышел на сцену, и очень быстро стало ясно, что в театре новый премьер. Нижинский в совершенстве чувствовал стиль и виртуозно перевоплощался. Он был утонченно грациозен.


Это был человек, опередивший свое время на полвека; его жизнь была эротическим спектаклем - глубоко нарциссичным, интуитивным, непринужденным; его творчество уловило ритм жизни поколения, постепенно вовлекавшегося в зловещий карнавал Первой мировой войны.
Эндрю О’Хаган, ст. «Дневник Нижинского»


Его партнершами стали Кшесинская, Преображенская, Карсавина. Нижинский танцевал главные роли в балетах М.Фокина «Павильон Армиды» (Белый раб), «Египетские ночи» (Раб), «Шопениана» (Юноша).
Однажды, тогда ставили «Жизель», Вацлав самовольно надел костюм, созданный по эскизу А. Бенуа. Это была реконструкция немецкого костюма XIV в. До того в мужском балете носили широкие шаровары. Увидев неприлично обтянутое трико мужское тело, императрица засмеялась (потом напишут: «...это вызвало смятение в царской ложе». Надо полагать, так оно и было: рядом с императрицей сидел супруг), и Вацлав был изгнан. Артист царского балета не должен вызывать смех. Слова «похоть» произнесено не было.

Что было дальше? Дальше князь Львов, покровитель Нижинского, познакомил его с Дягилевым. Последовали «Русские сезоны» в Париже.
«Карнавал», «Шехерезада», «Петрушка», «Нарцисс», «Дафнис и Хлоя», «Жар-птица»... а после «Весны священной» Россия «сделалась в большой моде». В большой. Костюмы, безделушки «а-ля рюс» и все такое. Английские танцовщики Патрик Хили-Кей, Элис Маркс и Хильда Маннингс взяли русские псевдонимы – Антон Долин, Алисия Маркова и Лидия Соколова, под которыми и выступали в труппе Дягилева. И даже супруга короля Великобритании Георга VI выходила замуж в русском платье. Над декорациями и костюмами постановок работали Бакст, Рерих и Бенуа.

«Русский сезон, словно порыв свежего ветра, пронесся над французской сценой с ее устаревшей условностью, – напишет потом Карсавина. – Я иногда спрашиваю себя, гордился ли собой Дягилев в свои счастливые часы — ведь ему удалось объединить целое созвездие талантов — сам Шаляпин, Бенуа (мэтр), Бакст (Ie bateau de la saison russe, корабль русского сезона), имя которого было у всех на устах, его чопорность денди, пунктуальность и неизменное добродушие резко контрастировали с яростным хаосом наших репетиций. Фокин кричал до хрипоты, рвал на себе волосы и творил чудеса. Павлова мимолетным видением мелькнула среди нас и уехала, выступив в паре спектаклей; муза Парнаса — так назвал ее Жан Луи Водуайе. Наиболее виртуозная из всех современных балерин Гельцер тоже была среди нас, ею восхищались почитатели академического искусства. Дух экзотики нашел свое наивысшее воплощение в Иде Рубинштейн и в ее незабываемой Клеопатре. Перечисление может показаться скучным; и все же я должна добавить еще имя Нижинский — целые тома книг не могут сказать больше, чем одно это имя».

«Я никогда не видел подобной красоты», – писал Пруст своему другу Рейнольдо Хану. Когда русский балет привез на следующие гастроли «Жизель», это стало настоящей сенсацией. Такого в Париже еще не было: превосходящая всякую меру пышность декораций, ярчайшие, экзотические костюмы, будоражащая музыка, почти сверхчеловеческое мастерство артистов и в центре всего этого – Нижинский, который выпрыгивал так высоко, что казалось, уже не вернется обратно. Он электризовал воздух своей жгучей, абсолютно современной экспрессией, бесследно вытравив традиционные сценические манеры и научившись выжимать все из ничего. Даже Фокин (хореограф в труппе Дягилева и сам блестящий танцор) считал, что Нижинский в своем минимализме хватает через край: «Да вы просто стоите и ничего не делаете!» – воскликнул он как-то. «Я играю одними глазами», – ответил Нижинский» (Эндрю О’Хаган, «Дневник Нижинского»).
«Подобно Айседоре Дункан десятью годами ранее и Марте Грэхем четверть века спустя, Нижинский был вынужден отбросить все, что он знал, и найти собственный способ выражения художественной истины. Он двигался тем же путем, каким за три года до него шел Пикассо, создавая свои первые кубистические картины» (Фокин).
Париж рукоплескал. Еще несколько выступлений – и по Нижинскому сходил с ума весь мир. Больше того: мир вожделел Нижинского – и тоже стал вести себя вызывающе. Неприлично, нет слов. Но мир не интересовали тогда приличия. Мир интересовал Нижинский. А Нижинский был Фавном. Его интересовали он сам и то, что он делает на сцене.

Понимаете? У страсти нет пола. У красоты его тоже нет. Красота, как известно, в глазах смотрящего, а страсть – в душе вожделеющего. Каждый, кто смотрел на Нижинского, видел воплощение собственной страсти. Разве странно поэтому, что публика валила валом? Артист танцевал свою мечту – то главное, что жгло его душу. Люди смотрели и видели души собственные. У нас ведь чертовски много общего. Когда кому-то удается показать это общее, его объявляют гением. А гений творит для себя. Собственно, последнего гения, который не был эгоистом, звали Иисус Христос.

Партнерши Нижинского с горькой обидой отзывались о гениальном эгоцентристе: они творили, теряли голову и умирали, не ощущая с его стороны никакой отдачи, никакого взаимодействия. Он танцевал свои роли для себя.

Парадокс? Артист ведь не должен так делать, и даже более того: такой эгоцентризм действует самым пагубным образом. Да, это конечно, так».

Но перед тем, как перейти к трагедии, давайте задержимся на вещах осязаемых. Перед вами фотографии Нижинского 1911-1916 гг.

Нижинский искал в танце простое. Вопреки бытовавшему мнению об эстетике изощренности, танцор стремился к противоположному. Однажды залюбовавшись фигурами на древнегреческих вазах, он положил вазопись в основу нового танца. Танца собственной школы. Да, именно школы, кто бы что ни говорил.

Вот, например, как выглядела первая хореографическая постановка Нижинского, «Послеполуденный отдых фавна». Сюжет ее прост: фавн, безмятежно гревшийся на весеннем солнце, пытается поймать одну из нимф, резвящихся у ручья, и, не сумев этого сделать, возвращается с покрывалом одной из них.

«…мы все так же отчетливо, – замечает в своей статье О’Хаган, описывая попытки реконструировать балеты Нижинского, – чувствуем привкус сексуальной непристойности. Зрители, присутствующие на теперешних утренних спектаклях в Королевской опере, по-прежнему отвлекают внимание детей от сцены, когда фавн ползком преследует тень собственного желания, похотливо свиваясь с античным покрывалом».

«Игры»

Знаменитый теперь на весь мир, Дягилев очень верил в своего премьера, охотно вдохновлял и поддерживал его дерзкие начинания, но собственная антреприза? Нет, невозможно. Нижинский принадлежит Дягилеву. Именно Дягилев подсказал замысел второй его постановки, балета «Игры». Именно Дягилеву пришло в голову, что в основу танца может лечь теннисный матч! По крайней мере, он на этом настаивал. Матч на Бедфорд-Сквер смотрели вместе, и действительно, вскоре состоялась премьера нового балета, в котором две женщины втягивают мужчину, пытающегося поднять упавший теннисный мяч, в танец на грани приличия.

Вот что пишет об этом О’Хаган:

«Это был первый в истории балета случай, когда артисты танцевали в современных костюмах. Три актера – застывшие образцы английской парковой скульптуры в стиле модерн – оживают на глазах у зрителей, однако их движения, напоминающие игру в теннис ("свечи" и удары с лета), довольно необычны. Стоит напомнить, что Нижинский, работая над этим балетом, держал на полу своей мастерской открытый альбом с репродукциями Гогена».


Мы говорим «Гоген», подразумеваем…

Да, отрицать вызывающий эротизм Нижинского невозможно. С его откровенными па был связан не один скандал, и каждый раз Дягилев пускал в ход все свое влияние, чтобы его замять. Но Дягилев был импресарио. Мало того, он был отличным импресарио. Он понимал, на что делает ставку. А вот Фокин, почувствовавший, в конце концов, себя уязвленным в своих творческих амбициях, не раз и не два устраивал истерики с угрозами покинуть труппу, и, в конце концов, настоял на своем. Как и все в подобных случаях, он наверняка ожидал, что его будут уговаривать, но … Дягилев его отпустил. Мало того: на прощальном банкете не было Нижинского. Спустя много лет Нижинский напишет в своем дневнике, что поступить так попросил его Дягилев – якобы для того, чтобы не раздражать обиженного маэстро. До последних лет Фокин не узнает, что Нижинскому очень хотелось пойти на эти проводы, а Нижинский – что Фокин до последней минуты ждал, пока он выйдет из гримерной.

Они стали врагами.

На безрыбье

Итак, Нижинский оказался основателем новой школы, этого нельзя было не признать. Но тем более нельзя было не признать и тот факт, что вчерашние единомышленники стали бы в таком случае конкурентами, а триумф «Русских балетов» – единственный в своем роде. Борьба была бы жестокой, победа – спорной, и допустить противостояние двух школ, рожденных, к тому же, в одной колыбели, было нельзя. Открытую войну спровоцировала женитьба Нижинского. Он остался без покровителя.

Нельзя сказать, что мир от него отвернулся. Нет. Вскоре после ухода от Дягилева последовало множество предложений. Самые знаменитые варьете мира хотели, чтобы их труппой руководил Нижинский. Но Нижинский не хотел варьете. Ему был нужен балет. Свой, новый балет. Ему удалось собрать небольшую труппу (в которую входили сестра Нижинского Бронислава с мужем и несколько других единомышленников, покинувших труппу Дягилева), воплотить несколько новых замыслов, наконец-то переделать на свой лад старые. Но ни Бакст, ни Рерих, ни Бенуа работать над спектаклями Нижинского не согласились: они знали, как опасно ссориться с Дягилевым. Так у молодого хореографа не осталось почти ничего.

Нижинский выкручивался, как мог. Он был вынужден пригласить неизвестного художника. Фамилия этого человека была Пикассо. Музыку (а с музыкой было очень трудно: из-за войны и артисты, и публика бойкотировали немецких композиторов) писал тоже малоизвестный композитор. Некий Равель.

Но Дягилев снова употребил всю свою силу, все влияние – на этот раз, чтобы уничтожить Нижинского. Он затевал судебные иски, оспаривал авторские права, а пока они длились, спектакль за спектаклем снимались со сцены. Дягилев ловко выбирал время очередной претензии – за час до спектакля. Тем самым он лишал Нижинского возможности маневра, и тот оставался беззащитным. Скандал следовал за скандалом. Приглашенные из России артисты были вынуждены вернуться домой, а выплаченное им жалованье оставило семью Нижинских без денег.

Положение стало плачевным. Нижинские решили вернуться в Петербург.

Те же и теща

Однако, еще не успев добраться до России, семья Нижинских с новорожденной дочерью оказалась на положении военнопленных. Началась Первая Мировая война, и долгих два года пришлось провести в Будапеште, в доме родителей жены. Без труппы, без театра, без сцены, сцепив зубы: Нижинский был русским, его ненавидели. Ну а что до европейской славы, она только разжигала эту ненависть. Особенно со стороны тещи, Элеоноры, которая хотя и была известной артисткой, но известность ее не выходила за пределы родины. Она распоряжалась жизнью супругов. Она вмешивалась в воспитание маленькой Киры. А зять – зять был виновен во всем, что делал. И во всем, чего не делал. Доходило до того, что Нижинскому было запрещено принимать ванну и пользоваться горячей водой. Пришло ли хоть раз в голову Элеоноры, что она превращает в кошмар жизнь своей дочери? Этого мы не знаем. Но мы знаем, что Ромоле неоднократно предлагали развестись с Нижинским, даже настаивали – и она в ярости отказывалась.

В 1916 г. стараниями друзей семью, наконец, выпустили. Последовали гастроли в Нью-Йорке. Нижинский ставил тогда балет «Тиль Уленшпигель». На подготовку было отпущено всего три недели, напряженная обстановка лишила Нижинского душевного равновесия. На одной из репетиций он подвернул ногу и был вынужден провести в постели шесть недель. Контракт с лондонским «Палас» был разорван.

Этим моментом воспользовался Дягилев. Зрители по-прежнему хотели Нижинского. Он пригласил Нижинского.

Теперь над спектаклями «Русских балетов» работали Пабло Пикассо, Коко Шанель, Анри Матисс, Рихард Штраус, Морис Равель, Сергей Прокофьев, Клод Дебюсси, Игорь Стравинский. Нижинскому аккомпанировал Рубинштейн. Если бы мы привели здесь полный список, он занял бы половину страницы. Но ни громкие имена, ни успех, ни обожание публики не могли скрыть ненависти Дягилева. Жена Нижинского, Ромола, в своих воспоминаниях отмечает бесконечный ряд «совпадений» и «несчастных случаев», каждый из которых мог стоить ее мужу жизни. Таких случаев было много. Но самым несчастным была дружба ее Вацлава с двумя господами, которые уже очень давно называли себя его друзьями и, к несчастью, вызвали ответное расположение.

Г-н Костров и еще один, который в ее записках обозначается «Н.», были толстовцами. Было ли это еще одной интригой Дягилева, стремящегося внести разлад между супругами, или же просто семена попали на благодатную почву – мы не знаем. Но Нижинский, которого жена описывает в своих воспоминаниях как человека жизнерадостного, меняется на глазах.

На этом месте стоит задержаться. Дело в том, что о Нижинском любят писать, что учеником он был ленивым, туповатым, что он и Императорском балетном училище успевал только по основным предметам, но вот в его дневнике мы читаем обратное. Не успевал Вацлав ровно до того момента, как однажды чуть не был отчислен. Ученики ехали в театр, Вацлав, слывший хулиганом, выстрелил из рогатки и попал в глаз батюшке. Отправленный домой, он увидел, что семья нищенствует, стал свидетелем унизительной сцены заема денег – и, вернувшись, вдруг превратился в гордость учителей. Не давались ему только французский и закон Божий.

Любопытно вот что. В мемуарах Ромолы эта рогатка потом превратится в «игрушечные луки и стрелы», которые «мальчики захватили с собой в театр». Перечитайте еще раз и попробуйте представить: полтора десятка мальчишек, отправляющихся в сопровождении учителя в театр и вооруженных при этом таким вот образом… А ведь Ромола была умной женщиной. Ей в голову не пришло приукрашивать в мемуарах собственные поступки. Кроме того, к такому штриху как рогатка не придрался бы ни один редактор. Значит, анекдотичная «цензура» появилась в тексте, повинуясь чьей-то чужой воле? Кто же это? Вероятно, все та же маменька, желающая только добра.

В своем дневнике Нижинский вспоминает, в частности, как еще мальчиком увлекся чтением Достоевского. Согласитесь, необычный выбор для ребенка ленивого и туповатого. А любимым произведением Нижинского стал «Идиот». Теперь, полагаем, вам не покажется парадоксальной перемена в его поведении. Скорее всего, именно из образа князя Мышкина и выросли бесконечно повторяющиеся в его дневнике слова и мысли о любви и Боге: «Бог есть любовь. Я хочу любить всех. Я есть Бог». Более того, там же, в его воспоминаниях, мы находим начало истории.

Вот юный Нижинский – единственная надежда брошенной мужем матери, у которой на руках психически больной старший сын. Семье отчаянно нужны деньги. Нижинский уступает богатым покровителям. Это его единственный выход. И если о князе Львове он пишет с любовью, то связь с Дягилевым была связью вынужденной, из-за денег. Очень скоро Вацлав, едва вышедший из подросткового возраста, уже стремится разорвать эти отношения, – но поздно. Дягилев считал его своей игрушкой, и если Нижинскому когда-либо казалось, что он оборвал нитки своего кукловода, то всякий раз оказывалось, что это иллюзия.

Первая тетрадь. «Чувство»

К тридцати годам Нижинский считал себя грешником. Он был к себе беспощаден. Воспоминания о парижских кокотках, о Дягилеве, мысли о собственных желаниях вызывают у него отвращение. Он старается воздерживаться. Он отказывается от мяса и хочет, чтобы то же самое сделала его семья. Он с досадой пишет о Ромоле, которая не хочет ему подчиниться.

«Сумасшедший», – считает теща, и тесть с ней согласен. С ней все согласны. Она принадлежит к тому роду тещ, спорить с которыми – напрасная трата времени.

А между тем представьте Вацлава. Он стремится удержать балетную форму. Половые излишества плохо сказываются на танце. Наконец, маменькины представления о здоровом питании… легко представить, правда? А ведь Ромола – бывшая балерина. Но она находится в таком напряжении, что как бы беззаветно не верила мужу, больше у нее нет сил. И если описанные проявления толстовства глубоко здравы, то все остальное быстро превращалось в странности.

Впрочем, пока они еще не очень заметны. Пока что семейство Нижинских только что закончило гастроли в Северной и Южной Америке и намеревается покинуть труппу Дягилева, чтобы поселиться в Швейцарии.

Ромолу тревожит психическое состояние мужа. Он стал скрытным. Ведет тайный дневник. Подвержен агрессии и часто отправляется на прогулки в одиночестве. Однажды она узнает, что ее муж бродит по деревням с огромным крестом на груди и проповедует поиски истины.

Тем временем в своем тайном дневнике Вацлав описывает мысли, галлюцинации, страхи. Он видел кровь на дороге, и не может понять, что произошло в действительности: убийство или же это Бог проверяет силу его веры? Его тревожит, что дочери «наговорили». Он поминает тещу. Элеонора с мужем давно уже решили взять судьбу дочери в свои руки и именно поэтому их сопровождают. Он, конечно, понимает. Он терпит. Он старается всех любить.

Сколько душ сгубила эта проклятая любовь ко всему сущему! Любовь, которой не может быть. Любовь лживая, выдуманная, искусственная. Но Нижинский не был бы Нижинским, если бы не стремился к такой любви. Он хотел любить всех, и чтобы его любили тоже. Он хочет писать стихи, играть на рояле и танцевать. Он хочет забыть о войне – и не может этого.

Несколько раз Нижинский бунтует. Он даже ищет наемную комнату где-нибудь в деревне. Но очень скоро понимает, что и это тупик, и возвращается. Он пишет дневник короткими рублеными фразами. Он хочет быть ясным. Хочет видеть правду. Он беспощаден к себе и людям. Он пишет все.

Ромола только что вернулась домой. Вчера днем Вацлав опять пропал, и доктор только что сообщил ей, что видел его в городе.

- Что случилось? – спрашивает она у прислуги. – Почему у вас такие странные лица?

- Мадам! – отвечает ей истопник. – Простите, возможно, я ошибаюсь. Мы любим вас обоих. Помните, я рассказывал вам, что дома в деревне, еще ребенком, я выполнял поручения господина Ницше? Я нес его рюкзак, когда он ходил в Альпы работать. Мадам, прежде чем заболеть, он смотрел и вел себя в точности как месье Нижинский сейчас. Пожалуйста, простите меня.

- Что вы хотите сказать?

Последняя тетрадь. «Смерть»

В 1919 г., когда в швейцарском отеле состоялось последнее выступление, Нижинского, ему не было еще и тридцати. Он по-прежнему остался блестящим танцором. Все так же прекрасен был его знаменитый прыжок-полет. Но в его дневнике стали появляться странные рисунки: человеческие глаза. Красные или черные, с непередаваемым выражением безумия, они были нарисованы с таким нажимом, что карандаш рвал бумагу. Кроме глаз, были еще пауки. У них было лицо Дягилева. Нижинский пытается писать стихи, но они безумны. Если в начале текста они, пусть и довольно примитивные, все-таки осмыслены, то чем дальше, тем чаще слова заменяют слоги. Они не имеют смысла, но имеют ритм. Слова «Чувство», «любовь», «Бог» постепенно вытесняют любую мысль и записываются сами по себе, в произвольном порядке. Посреди этого хаоса внезапно прорываются воспоминания: ясные и четкие. Затем опять тьма.

На том, последнем выступлении Нижинский в течение получаса сидел на стуле перед публикой и смотрел на нее. Затем сложил два рулона ткани в виде креста. «Сейчас я станцую вам войну, – сказал он, – войну, которую вы не сумели предотвратить».

Вскоре Вацлав встретился с Эриком Блейлером – человеком, впервые произнесшим вслух слово «шизофрения». В дневнике Нижинского запись о намерении пойти на эту встречу – последняя. Очень скоро Вацлав был отправлен в Крейцлинген, затем в санаторий Бельвю. Там он провел 30 лет, целиком уйдя в себя.

«Дневник Нижинского» был издан в Париже, в 1958 г.

В подготовке публикации использованы:

В. Нижинский, «Чувство».
Р. Нижинская, «Вацлав Нижинский».
Т. Карсавина, «Театральная улица»
Эндрю О'Хаган, «Дневник Нижинского». (Ст. в London Review of Books, 2000 г.Пер. Г. Маркова.)
Иллюстрации из архива Нью-Йоркской Публичной библиотеки.

Елена Соковенина, chaskor.ru

***
Cовершенно замечательный материал! Cпасибо.

Андрей Панин

Вот только недавно думала о нём, по случаю просмотра "Oрды"...
И ещё - очень удивил и порадовал немногословной, но неoбычайно тонкой, трогательной ролью в фильме Прошкина-сына - "Искупление"  (кстати, номинирован за неё на "Hику").
Земля пухом.
Спасибо.
Будем помнить.

Любимой шуткой Андрея Панина был анекдот про человека, который никогда не расслабляется — потому что не напрягается. Об этом он не раз говорил в интервью, и если здесь и было актерское кокетство, то лишь отчасти — Панин действительно легко относился ко многому. Легко поступил в институт пищевых производств — все равно куда — города Кемерово, где вырос; позднее Панин признавался, что осознанным выбором будущей профессии тогда и не пахло. Легко из института вылетел «за аморалку», легко пошел на режиссера народного театра в институт культуры. Легко четыре года подряд ездил поступать в школу-студию МХАТ. Поступил не сразу (в первый раз он вообще пошел пробоваться случайно), но на курсе Александра Калягина единственный имел «пятерку» по мастерству — так же легко. По признаниям преподавателей, в частности, Аллы Покровской, он был готовым актером, его не надо было учить — только «корректировать».

По завершении курса в 1991 году Андрей Владимирович стал актером МХТ имени Чехова. Среди его сценических работ — «Три сестры» (Соленый), «Скупой рыцарь», «Женитьба», спектакль театра-студии Табакова «Смертельный номер», антрепризная постановка «Зима» по Евгению Гришковцу, нашумевшие «Академия смеха» и «Трое на качелях» в театре имени Пушкина. Но известность пришла к нему в 1997 году, после того как на экраны вышел фильм «Мама, не горюй». Его харизма, которая вряд ли проявилась бы в советских фильмах, требовавших фактурных героев, наконец нашла себе полноценное применение.

Действительно, сказать, что он пришелся ко двору в кино российского безвременья, — значит недооценить факты: к началу 2000-х Андрей Панин стал одним из самых активных киноактеров России. В сутки он отрабатывал по три съемочных дня, перемещаясь с одной площадки на другую с одним вопросом: «Сюжет не напомните?»

Колоссальная работоспособность тоже была одним из проявлений легкости Панина. При этом он сам полагал, что режиссеры — хоть «попсовый» Максим Пежемский, хоть эстет Павел Лунгин — используют его потенциал процентов на двадцать. Впрочем, он не роптал на судьбу и был благодарен тем ролям, которые сыграл.

Панин-киноактер, ровесник современного российского кинематографа, стал, вероятно, одним из его символов. Его напряженная, биполярная, нервическая игра делала персонажей Панина — людей со странностями, с переломанной судьбой, с парадоксальными шизофреническими маниями — выпуклыми и живыми, причем зачастую куда сильнее, чем это позволял сценарий. И почти всегда — вызывающими неоднозначную реакцию зрителя, в которой в равных пропорциях были смешаны ненависть и восторг.

Наверное, дело в том, что его роли были абсолютно искренними, будь то продажный опер Каверин в «Бригаде» — под стать герою Гэри Олдмана из «Леона», развращенный Чезаре Борджиа из «Всемирной истории отравлений» Шахназарова, опустившийся алкоголик-скандалист Гаркуша в лунгинской «Свадьбе», непредсказуемый капитан-особист Соловьев из «Водителя для Веры», портной-кукушка из «Шика», президент Александр Александрович в «Поцелуе не для прессы» и шофер-президент Смирнов в «Generation П», татарский хан и неунывающий неуловимый морячок. Панин, выстрадавший — не без легкости — каждую из них, признавался, что злодеев играть ему попросту нравится: «Масса негативных, аморальных вещей роится в каждом человеке. Любопытно рассматривать, насколько он может позволить себе не быть „тварью дрожащей“, переступить».

Несмотря на разнообразие ролей, Панин скорее играл в одном большом условном фильме, нежели в конкретных лентах. Нарочито неразборчивая дикция и бегающие глаза, в которых читался ход сражения внутренних мотивов, мимика змеи и жесты не то самурая, не то шпаны из подворотни — всем этим он мог парализовать волю, загипнотизировать своих киновизави и людей по ту сторону экрана, чтобы держать их внимание в кулаке все отпущенное ему время, неважно, в какой ленте оно было отпущено.

Вне зависимости от оттенка роли — романтического или реалистского, явного злодея или необычного человека в обычных обстоятельствах — Панину было интересно исследовать внутреннюю тьму, которая свойственна каждому человеку и которой он не стеснялся. Его инвариантный герой — страдающий оборотень, муки которого не отменяют волчьего голода; а иногда — оборотень, окруженный волками. Панин говорил: «Если мир — театр, то мой — театр военных действий, притом войны абсурдной. Я больше всего воюю сам с собой. А так как противники равные, то победа невозможна, а бой сильно изматывает».

За свою карьеру Андрей Панин снялся примерно в 60 фильмах, чуть меньше у него театральных ролей. И к игре, и к жизни он относился с благосклонным приятием, отчасти равнодушным, однако он твердо знал: для того, чтобы струна звенела, ее нужно натянуть, и для того, чтобы сыграть, он должен прожить.

Кирилл Шамсутдинов

Мало кто знает, что Андрей Владимирович десять месяцев стажировался в Шекспировском театре в Лондоне, учил студентов актерскому мастерству, к тому же он отлично рисовал. Говорят, его картины раньше можно было купить на Арбате. Он любил охоту, любил проводить время со своей семьей, любил жизнь и не боялся браться за самые разные дела. Андрей Панин говорил, что в постоянном стремлении к чему-то и заключается истинное счастье.

"Детям-бабочкам"

Приглашение К. Раппопорт на благотворительный спектакль Льва Додина «Коварство и любовь» по пьесе Ф. Шиллера, опубликованное в Снобе:

Это первый благотворительный спектакль в истории МДТ. Все средства от продажи билетов будут направлены на лечение детей, страдающих тяжелым генетическим заболеванием — буллезным эпидермолизом. Их принято называть «дети-бабочки», потому что кожа таких малышей нежна и ранима, как крылья бабочек, и любые прикосновения, даже объятья мамы, причиняют им невыносимую боль.
Трагические судьбы «детей-бабочек» не могли оставить равнодушными труппу Малого драматического тетра и многих известных музыкантов, писателей, режиссеров, бизнесменов, журналистов, которых можно будет увидеть среди гостей спектакля.



Эх, в этот день буду в Москве...

Русская "Ника"

На пост президента Российской Академии кинематографических искусств выдвинут режиссер Андрей Кончаловский, сообщает РИА Новости. Заявление о том, что Алексей Баталов, бывший президентом академии с 2007 года, больше не будет занимать этот пост, было сделано Юлием Гусманом, худруком киноакадемии на заседании, посвященном объявлению списка номинантов премии «Ника». Он также сказал, что в 2013 году состоятся новые выборы.

По сообщению «Интерфакса», в заявлении Гусмана говорится, что Алексей Баталов сам попросился в отставку с этого поста. РИА Новости цитирует Гусмана так: «В этом году истекает срок полномочий Алексея Баталова. Совет выдвигает кандидатуру, которую считает достойной и правильной возглавить такую структуру. Мы приняли решение рекомендовать Андрея Кончаловского».

Президиум направил письмо режиссеру с просьбой согласиться баллотироваться. Андрей Кончаловский прислал ответное письмо. «Я слегка обескуражен таким решением президиума академии, — написал он. — Я согласен баллотироваться, и не скрою — я буду еще больше удивлен, если я буду утвержден большинством голосов в этой роли. Для меня это будет значить доверие моих коллег, которое не было поколеблено моим долгим отсутствием в кинематографической области».

Как отмечает ИТАР-ТАСС, Алексей Баталов останется почетным президентом киноакадемии.

«Ника» — национальная премия Российской Академии кинематографических искусств. Она была учреждена в 1987 году секретариатом Союза кинематографистов СССР. Победители в номинациях определяются тайным голосованием более 600 членов российской киноакадемии.

Кстати, у Кончаловского вышла новая книга:

Настоящее издание в своем роде обобщение режиссерской практики Андрея Кончаловского, описание мастером его художественного метода. Естественно, с примерами работы над конкретными фильмами, драматическими и оперными спектаклями, а помимо того – и с размышлениями о месте и роли киноискусства (как и искусства вообще) в контексте времени.

Сборник включает материалы устных выступлений и публикаций режиссера, примерно с середины 1970-х годов вплоть до текущего времени. Сюда относятся лекции Кончаловского для слушателей Высших сценарных и режиссерских курсов, мастер-классы, иные публичные выступления. В сборник входят также материалы интервью, отдельные статьи, фрагменты эссе, главы из мемуарных книг режиссера.

Таким образом, читатель получит возможность проследить, какие взгляды мастера на творчество и жизнь изменились, а какие остались практически неизменными как основа его мировоззрения.
Издание привлечет внимание тех, кто не равнодушен к проблемам киноискусства, интересуется мировым и отечественным кинематографом, в частности творчеством Кончаловского, его взглядами на сложный процесс становления отечественной и мировой художественной культуры.

***
Спецприз «Ники» назвали именем Алексея Германа


Приз «За выдающийся вклад в отечественный кинематограф» российской национальной кинопремии «Ника» назван именем Алексея Германа-старшего. Об этом 6 марта объявила Российская академия кинематографических искусств на оглашении списка номинантов «Ники» по итогам 2012 года, сообщает телеканал «Культура».

Первыми обладателями приза имени режиссера и киноакадемика Алексея Германа станут кинорежиссер Вадим Абдрашитов и сценарист Александр Миндадзе, которые в рамках совместной работы создали 11 фильмов. В номинации «Честь и достоинство» в этом году также представлен творческий и семейный тандем актрисы Инны Чуриковой и режиссера Глеба Панфилова.

В номинации «Лучший игровой фильм» соревнуются пять картин: «Белый тигр» Карена Шахназарова, «Дирижер» Павла Лунгина, «Кококо» Авдотьи Смирновой, «Орда» Андрея Прошкина и «Фауст» Александра Сокурова. В категории «Лучшая режиссерская работа» номинантов трое: Алексей Балабанов («Я тоже хочу»), Андрей Прошкин («Орда») и Александр Сокуров («Фауст»). Вручение «Ники» состоится 2 апреля в столичном Театре оперетты.

Режиссер Алексей Герман-старший скончался 21 февраля на 75-м году жизни. Его фильм «Хрусталёв, машину!» в 1999 году был удостоен сразу двух премий «Ника» — за лучший фильм и за лучшую режиссерскую работу. Именем режиссера ранее также было решено назвать киностудию «Ленфильм».


Узнав о кончине A. Германа, устроила себе ретро-просмотр его работ... 
Любимым для меня фильмом, по-прежнему, остаётся "Проверка на дорогах"...,  жду с нетерпением "Tрудно быть Богом".
Ещё одна из немаловажных заслуг выдающегося режиссёра и человека заключается в том, что он нам подарил Алексея Германа-младшего...

Возвращаясь к "Hике": 
недавно посмотрела "Oрду" Прошкина. 
Впечатляющий фильм. 
Очень понравилась работа актёра Львова Федота в роли Тимера:

а также, небольшая роль, но очень запоминающаяся у Андрея Панина (Хан Tинибек):