Ольга Жукова

За неделю до начала войны купили квартиру. Такими мы были оптимистами.

Первый шок - первые снаряды в центр города. Но ещё нет паники, нет страха.

Рядом с нами был "Зеркальный". Он работал 15 дней. И потом его расстреляли.

Мне страшнее ехать по дорогам. Я не уверена в себе, чтобы ехать, когда такая паника на дорогах.

Ребенку 2,3 года. Основная задача - сохранить его живым.

Никогда не забуду запах штукатурки, когда плиты дома приподнимаются.

Когда начинается все ближе и со всех сторон, стараешься не паниковать, а быть человеком действия.

Приходим на "Ильичевец". Коридора нет. Больше оповещений о коридорах не было.

Город остаётся без управления. Спасибо полицейским, которые были.

Мародёрство. Когда вскрывали продуктовые магазины. Охранник "Вина мира": "Если увижу мародеров, буду стрелять".

Когда выносили всё подряд, во мне немножко рухнула вера в людей. Кто-то ждал, когда взломают двери и заходил. Жалко владельцев магазинов. Они многое до мародерства отдавали бесплатно. Эффект толпы.

8 марта. Потепление. Продукты оставались. Пикник. Если бы не канонада, не развороченные магазины, а быть только во дворе, смотреть, как люди готовят мясо, можно подумать, что тебе просто показалось, что идёт война.

Если были попадания в дома, верили, что люди спрятались. Был оптимизм.

Дети подземелья. Одетые. Родители у костров.

С каждым днём холоднее. Страшно ходить за водой.

Водоканал. Где-то есть цивилизация. Организованная очередь.

С каждым днём ты уходишь в каменный век. Ты пересчитываешь продукты.

Я сижу, молюсь, чтобы муж вернулся.

Я жутко боялась. С сыном Егором сидела дома. Выходить страшно будет.

Муж. И отпускать его страшно, и не пойти не может.

Каждое решение давалось сложно.

Старались не задумываться, что может произойти.

Муж к 6:30 идёт занимать очередь в "Зеркальный". А там люди с 4 утра стоят. У стариков ничего не осталось. С 4 до 9 стоят, отмораживают пальцы. Уйти из очереди нельзя. Люди прижимались друг к другу. Чтобы не потерять очередь. Прилетают самолёты. Был момент, когда летит и никто не разбегается. Они просто присаживаются. Разве это спасёт? Женщину ранило смертельно в голову. Парня в живот. Истек кровью. Погиб. И что людям делать? Они смотрели на это и дальше становились в очередь. Ты теряешь человечность.

Война пришла во двор. Машину посекло.

13 марта 2022. С сыном Егором на кухне. Кушали. Первый снаряд. От удара прогибается окно. Подбегаю к сыну. Закрываю уши. И дальше снова падают снаряды. Бежим в коридор. Дом трясется. Гул внутри тебя. Муж пошел во двор, что там? Выскочил, посмотрел. И началась вторая очередь снарядов. А мы остались живы. Дом улица Итальянская - проспект Строителей.

Неизвестность и незащищенность. Убивало.

Видели, как попадали снаряды в дома и в наш тоже. В этой войне много снарядов, которые не разрывались.

Видели, как горели дома. Уезжали соседи.

Свежие могилы во дворах. Какие-то люди просто лежат возле мусорных баков. И это так страшно...

ДРГ встретили мужа. Отпустили.

До сих пор ждём информацию о Диме Чичере. Что с ним случилось?

После 15 марта почти все уехали из нашего двора. Остались старики: "Мы не понимаем, за что с нами так". Сосед-старичок. Неходячая жена. С ней все хорошо. А мы понимаем, что ее уже нет в живых.

Старики не понимали, что происходит. Стоять в очереди. Не достаивали. Уходили. Шептали, что же это происходит?

В ночь с 21 на 22 марта нас стали бомбить. Сын начал сильно кричать. Ходуном ходит ковер. Сыпется штукатурка. Выдержат стены или нет. Нам просто повезло.

Последние два дня сын во сне начал кричать. Если ещё просидим здесь, с ребенком случится непоправимое. Надо выезжать.

Мариуполь - город моих друзей. И кого-то из них я не увижу уже никогда... *** Из комментариев:

Inna Brigantina

Одно из ужасных ощущений того марта - это именно вот эта потеря человечности. Поневоле. Когда люди умирают, а ты просто вынужден пройти мимо. Не пройти даже, пробежать. Бежать, спасая детей, спасая свои жизни.. Потому что понимаешь, что ничем не поможешь. И обратиться за помощью некуда. Мне часто снится мужчина. Когда я первый раз его увидела, я подумала, что он пьяный. Тогда спиртное лилось рекой и выпившие люди встречались часто. Он лежал на Центральном рынке, среди кучи тряпья. Разутый. Помню дырку в носке на большом пальце.. Но спустя два дня мы снова проходили там. И он все ещё лежал там. Живой. Непрерывно сучил руками. А куча тряпья оказалась чьими-то останками.. Никогда не забуду мгновение этого осознания. Ужас, ощущение бессилия и отчаяния..
Дарья Павлина

Inna Brigantina Да. Так всё и было. Мы тоже бежали мимо убитых или просто обезумевших людей от горя и постоянного страха. Идёшь и понимаешь, что ты должен спасти жизни своих детей. А вокруг всё взрывается. Одно из страшных воспоминаний, это когда мы бежали Кирова, а там дом после авиаудара. Завалы. И человеческие крики. А мы бежим с нами дети и старенькие родители, которые с трудом идут. И страшное осознание того, что мы ничем не можем помочь. А рядом стоят люди из соседних домов которые в огне. И люди эти стоны даже не слышат. Мы все там были на грани потери рассудка. Дети перестали есть потому что от нервов желудок был в постоянном спазме.

Велеслава Юрьева

Вчера я была без доступа. Поэтому сегодня.

Лена Скляр , Алёна Романская Дикая , а так же все 8 человек, у которых вчера был день рождения.

20.03.2022

14.30. Мы греем воду детям. На костре.

14.45. Над нами кружит беспилотник.

15.15. Дома нет. Я и Сашенька под завалом. Марина с перебитыми ногами. Борис в багажнике машины. Багажник быстро наполняется кровью.

С днём рождения, мои хорошие. Простите, что это случилось в моем доме. Мой дом старался, как мог. Обнимаю! *** 15.03.23

Интервальная жизнь.

Чтобы выйти из дома, мне надо...

Час себя уговаривать. Объяснять самой себе, зачем и почему мне надо открыть калитку и выйти. Первые 10-15 шагов это издевательство. Потом легче.

Взять рюкзак. Даже если я иду кормить собак через четыре дома от меня. В рюкзаке минимальный набор лекарств, паспорт и складной мультинож. Лекарства обязательно.

В разные карманы одежды натыканы мелкие купюры. 100 грн, найденные в кармане в марте, спасли мои ноги. Никаких кошельков.

Ещё в рюкзаке горсть леденцов. Всегда.

Я быстро иду, делаю, что должна, и бегом домой. Просто домой. Я не хочу это видеть. Слышать. Ощущать. Вон то, что едет наглой разляпистой колонной по разбитой в хлам дороге. Или вон то, что идёт по тротуару, сливаясь цветом с первой весенней травой. Я не хочу видеть новые "ландшафты" и "виды". Выдранные дома, как зубы древней старухи. Я только один раз была возле своей школы. Даже в кабинет смогла зайти. Потом муж уносил почти на руках, я не могла остановить свою истерику несколько часов.

Я начинаю что то делать, и бросаю. Зачем? Меня может не стать. Кому это надо? Моих любых действий хватает на 20-30 минут. Потом я просто хочу лежать. Просто лежать, что бы меня не трогали. Никто. Даже коты. Есть интервальное голодание, а у меня интервальная жизнь. 20 минут против 2 часов. Действие- бездействие. Бездействие побеждает. Существование состоит из слов заставляю и надо.

...Заставь себя поесть. Зачем, если ты выброшенная единица. Ноль без палочки.

...Надо покормить. Вот тут согласна, надо, пошли собираться.

Надо. Надо. Надо.

Надо найти ответ на слово зачем. Но даже мне, пишущей дурацкие тексты, это сложно. Слова начинают скакать как мячики. Как тогда, после контузии, когда половина слов понятна, но ты забыла, как их произносить.

 Страх и ненависть в бараках да берёзок посреди 

Мы мало задумываемся над долей российского патриота, а между тем, живётся ему очень непросто. Он окружён со всех сторон врагами и пытается выжить в этой осаде. Повсюду для него угроза, из-за каждого куста опасность. Каждый новый день, открывая глаза, он вступает на тропу собственного выживания.

Держись, соотечественник.

Ты боишься геев. Ты постоянно говоришь, что тебе не важно, кто с кем спит, но постоянно говоришь о том, кто с кем спит. В подробностях обсуждаешь гомосексуальную любовь, иногда даже смотришь её в интернете на разных сайтах, пока жена мирно спит рядом. Наверное, чтобы знать врага в лицо и быть готовым в любую минуту дать отпор. 

Ты боишься НАТО. Каждый день ты выглядываешь в окно, смотришь на свой раздолбленный двор с алкашами в его утробе и переживаешь, как бы на всё это чудо не десантировались солдаты НАТО. Ты ни разу в жизни не видел ни одного солдата НАТО, но тревога не покидает тебя. Поэтому ты очень радуешься, когда вместо твоей зарплаты, твоей работы, твоих дорог, твоей жизни Россия рождает новый танк. Иначе НАТО. А НАТО - это страшно.

Ты боишься либералов. Ты не знаешь, что такое либерализм, ты не понимаешь, что за ценности он отстаивает, но ты убежден, что, если бы не либералы, то всё бы наладилось. Ты уже готов встать с колен, но тебе мешают эти либералы. Ты не знаешь, что они делают конкретно, но встать с колен не получается именно из-за них. Это аксиома, так сказали по телевизору.

Ты боишься Майдана. Потому что после Майдана придут фашисты. Последнего фашиста видел твой дед, но тебя это не смущает. Ты тоже их видел. По телевизору в Украине. Майдан - это потеря стабильности. А ты стабилен, как швейцарские часы. Твоя жизнь - это сплошная, бесповоротная, железобетонная, в сейчас уже даже цинковая стабильность. Такую жизнь-сокровище терять нельзя.

Ты боишься евреев. Президент Украины - еврей. Троцкий - еврей. Рокфеллер - еврей. Разве нужны ещё какие-то подтверждения, что всё из-за евреев. Что всё? Не важно, просто всё. Это великий заговор евреев против России. Их главная цель - это власть и деньги. Не то, что Путин и ко - бессеребренники, патриоты, не евреи. Ротенберг не считается. Он еврей, который принял сторону добра и справедливости.

Кольцо сжимается, держи оборону, товарищ! Боимся, что это кольцо вокруг твоего мозга, но, не бери в голову, смотри телевизор, пиши доносы, жди с гордо поднятой головой похоронки, иными словами - защищайся! 

Одобрено родиной. Присыпано землей. 

КОЛОКОЛ XXI

 

Наталья Лафазан

Я прошу, не спрашивайте меня в личных сообщениях как я пишу такие посты.

И как мне удается так трогательно все передать.

Я пишу слезами.

Моими.

Моих родителей, которые ели выбрались из горящей квартиры, их соседей, которые сгорели живьём со своими маленькими детьми и уже не заплачут, Наташи, которая так и не смогла похоронить мужа, Миши, который искал спасения своему раненному сыну, Дианы и Никиты, которые ели голубей, брата, который пил воду из лужи, мужчины, который приготовил своим детям своего кота, и ещё тысяч мариупольцев, которых я знаю. Слезами тех, кто не заплачет, потому, что он держится, слезами тех, кто нашел утешение в спиртном, слезами тех, кто ищет своих близких, слезами тех, кто никогда не будет с нами. Слезами тех, кто там, в Мариуполе ждёт ВСУ с нашим флагом. Слезами тех, кто не сможет написать слезами. Все, абсолютно все мариупольцы прошли этот ад. Не все его пережили. Не все выбрались. Не все уберегли своих близких. Те, кто погиб полными семьями - про них скоро забудут. Но, мы будем о них помнить. Поэтому я безумно радуюсь, когда россияне, подписанные на мою страницу делиться моими воспоминаниями с комментариями типо: "что же мы натворили"... Но исправить этого уже никто не сможет. И масштаб горя узнает мир только после возвращения Мариуполя. А пока, я буду писать слезами. Спасибо за ваши комментарии и значки "Мы вместе", но просто не спрашивайте, как я это пишу. Только Мариуполем меня поймет.

Все будет Украина.

Татьяна Ольховикова

 10 Марта ,я назвала своим вторым днём рождения! Вскоре после начала войны, я с семьёй перебрались к сестре . В Мариуполе не было электричества, воды, газа ,связи! Дочка, очень боялась бомбежек и почти всё время сидела в подвале. Она спросила меня, мамочка , когда мы вернёмся домой? Я закрыла глаза и отчетливо увидела цифру 10!

10 марта самолёт летал и бомбил все ближе . Мы ночевали в погребе. Часам к 11 немного стихло и мои все уснули. Я не могла .и Вдруг опять звук самолёта и жуткий свист бомбы земля содрогнулась, нас присыпало. Муж кинулся топором выбивать крышку погреба и тут второй удар . Он упал и сломал ребра. Мы всё же выбрались . С двух сторон горели дома . В одном наверное погибла семья .

Женщина с босыми ногами ползала по огромной воронке и выла: Олечка, Леночка! Её дочек разорвало взрывной волной! Фильм ужаса , отдыхает...

Я с мужем отвела дочку в бомбоубежище в нашем доме он недалеко. А самолёт все летал и бомбил другой район, ночью видно, как выпускает ловушки.

Вернулись за мамой .

Я услышала, как он опять приближается. Муж с мамой были в котельной, я зашла в комнату. Они мне кричали скорее к нам. Я успела только вжаться в простенок и новый авиаудар. С двух сторон летели фромуги осколки пробили стену рядом со мной. Потом, я добежала к ним и мы втроём молились, чтобы он второй ракетой не попал в нас, потому что тогда мою Викусю, не кому будет спасти! Он скинул где-то дальше...

Наталья Лафазан.
За окном моросит навязчивый дождик. Я сижу в своей временной кухне. В духовке запекается пастернак, а на подоконнике сидит мой любимый кот, рассматривая серый пейзаж за окном. Вообще-то все неплохо. Куда лучше, чем у других мариупольцев, которые остались без своего жилья, работы, города, прошлого, да и многие без своих близких. Я отвлекаю себя как могу, но с шести утра, я невольно смотрю на часы и говорю про себя: "Через шесть часов", "Через пять", "Через четыре", "Через три с половиной". Я очень стараюсь отогнать от себя те воспоминания, но это выше моих сил. 14 марта 2022 года было как-то необычно громко. Я лежала с Максимом над подвалом с детьми и очень хотела, чтобы он поспал подольше. Он, конечно же не спал. Дремал или делал вид, что дремает. Им с Владом нужно было идти к костру. Маленькому Никите вот-вот понадобится кипяток. В условиях блокадного Мариуполя закипятить воду можно было только на костре. Я услышала, что встал Влад. Нам было так просто вставать - не нужно было умываться, одеваться или обуввться. Все просто - скинул с себя, то чем ты укрыт - и ты в строю. Я приподняла голову и тихо спросила: "-Влад, ты куда?". Влад почти шёпотом ответил: '-Пойду греть воду." Я очень боялась их выпускать и сказала: "-Давай сегодня попозже. Там сильно громко". Он спокойно ответил: "Кто-то должен". Влад вышел на веранду, а я пошла в кухню и начала готовить чашки. Минуты тянулись безумно долго. Максим ушёл к Владу. Мне казалось, что они там уже часа полтора. Лена распределяла чашки: "-Это будет Варе с Кирей, это мне с Владом, это твоим родителям, это Алёне с Данилом, это тебе с Максимом"... и т.д. Нужно было приготовить 18 чашек 15 на 30 человек в доме и ещё 2 на двух человек в подвале гаража. В подвале гаража было ужасно холодно - там был минус, поэтому ребятам с подвала полагалось по целой чашке. Первый чайник разлили в термос и залили первые чашки. Все остальные должны были ждать следующего чайника. Я выбежала на веранду послушать насколько близко прилеты, Лена побежала со мной. Мы подкупили, удались в стены и я перехватила ее взгляд. Она смотрела в сторону Тысчика. Там черный дым поднимался столбом в разным местах. В ее глазах промелькнуло отчаянье. Мы посмотрели друг на друга, и поняв все без слов заскочил на кухню. Там мы организовали кипучую деятельность: я громко что-то рассказывала, гремела посудой, хлопала дверками шкафчиков, постоянно смеялась. Лена подхватила создание шумовой завесы. Время потянулось быстрее. Мы напоили всех чаем и начали заниматься едой. Мальчики все это время были на веранде. В без десяти час я почувствовала сумасшедшее напряжение в комнате и начала снова пытаться отвлечь людей от тяжёлый мыслей. Я стояла посреди зала, что-то увлеченно рассказывала и тут все завибрировало, жалюзи слетели с креплений, карнизы отпали и воздух прописался запахом строительной пыли. Я закричала: '-Всем спуститься в подвал!". Списочно в подвале нас было 12. Подвал размером 2.5 на 1.5 метра. Сейчас я и не смогу объяснить даже сеье, как мы там помещались. Я заскочила в подвал. Там на меня смотрели испуганные детские глаза. Трое из них прижимали к себе своих котов. Я выдохнула и сказала: 'Пронесло.". Потом я натянула на лицо дежурную улыбку и обняла Полину. Тут меня осенило, что я не знаю, что с теми, кто на веранде у костра. Я выскочила наверх и побежала к двери. Дверь открылась перед моим носом. В дом вошли Влад и Данил. Они обрушивались и были очень взволнованы. Это потом я узнала, что они успели упасть услышав свист. Мы все замолчали. Я вернулась к детям и предложила почитать книгу. В это время сверху раздался крик: "Хозяева! Хозяева!" Я подумала, что кому-то срочно нужна помощь и выскочила из подвала. Я не помню ни лица этого человека, ни его очертаний. Я тихо ему сказала, чтобы он не кричал и не пугал людей. Он мне шёпотом сказал: "-Ваш дом горит. Крыши уже нет. Уже горит второй этаж". Я взяла себя в руки и громко сказала: "В доме пожар. Пожалуйста, выходим без паники. Взрослые, помогите выйти детям, пожилым и больным." Потом, словно не поверив, побежала на второй этаж, окинула взглядом свой любимый холл, словно попрощалась, и спустилась вниз. Там все ещё стоял этот человек. Только спустя более полугода я узнала, кто это был. Он тихо сказал: " Очень мало времени. Выносите самое ценное.я забежала в кабинет и стала хватать крупы и консервы. Они высыпались у меня из рук. Он сказал сыпать ему на руки. Он будет выносить и возвращаться. Вместе у нас что-то начало получаться. Потом он удивлённо спросил: "А ценные вещи, техника, деньги?" Я глянула на него и сказала: "У меня 32 человека. Что может быть ценнее, чем 32 жизни". Потом он вернулся и схватил меня за руку, со словами, нужно выходить, уже очень опасно. Мы достаточно вынесли. Я вышла, развернулась, глянула на догорающий второй этаж. Все остальное я помню лишь отрывками. Они уничтожили мой дом. Убили его. По их версии они нас от него освободили. Им нравится убивать и уничтожать. Но дом им не дал убить никого. Все 32 человека выжили и все в разное время, но выехали из Мариуполя. Спасибо тебе, наш любимый дом, за наши спасённые жизни. За то, что в то время как город был уже усеян трупами мирных мариупольцев ты спасал нас и давал возможность выжить. В час дня тебя не стало. В час дня, я последний раз видела своих собак. В час дня.

*** "Где твой паспорт?" - он говорит четко и уверенно, а я снова повторяла: "-Не знаю." Он не терял терпения и пытался до меня достучаться: "-Где твои документы?" Я снова отвечала: "Не знаю." Дима поставил перед собой задачу и, вряд-ли он от нее отступит. "-Ты не можешь не знать. Война. Ты должна была его приготовить". Его голос звучал откуда-то из далека, хотя сидел он совсем рядом. Я сжимала руками промокшие ступни, на пол стекала вода, и пальцев на ногах я практически не чувствовала. Дима продолжал задавать свой вопрос, а Саша Дедов протянул мне берцы и сказал: "Обуйте. Вы замёрзли". Я глянула на его лицо, собранный взгляд, засмеялась и ответила: "Они что процентов большие. Мои колготы мокрые и мне нечего переодеть". Он сказал, что хоть немного, но будет теплее. Я почему-то согласилась и задумалась, как можно было не заметить, что я иду по улицам босиком. Сейчас я вспомнила, что я к себе прижимала. Плошку с ржаными сухариками. Последние дни мне ничего не лезло. Да и папа, после нервного потрясения от пожара в его квартире, тоже ел только их. Их оставалось немного, но я их вынесла из горящего дома. Диман голос снова меня вырвал из моих мыслей: "- Ты готовила документы?" Я собралась силами, натягивая Сашины берцы с таким трудом, словно мне за восемьдесят и ответила: "-Да?" Дима выдохнул и спросил: " Где они?". Я подумала, как мне сообщить куме, что дом сгорел, и что ей не надо рисковать жизнью, чтобы к нам приходить. Он повторил свой вопрос: "-Где они?" Я, как умственно отсталый человек, который собрал остатки разума ответила: "-В рюкзаке". Дима не отступал, хотя на вменяемого собеседника я не была похожа. "-Где рюкзак?" - его голос становился уставшим. "-Там" - я махнула рукой в сторону моего горящего дома и кинула взгляд в том направлении. Густой черный дым поднимался над частным сектором. "- Соберись. Где именно там? Конкретно?". Я начала осознавать, что я реально очень растерена и собрав волю в кулак ответила: "- На входе в дом. В прихожей." Дима, приближаясь к цели, взял меня за руку и сказал: "Пошли!". Я посмотрев на черный дым вдали, ответила: "- Я никуда не пойду. Не пойду". Я почти срывалась на крик. Мне так казалось. Хотя потом я узнала, что я говорила тихо. Зашёл Данил. Его тошнило и он был весь серый он до последнего пытался достать вещи маленького Никиты из подвала. Особенно ценным была смесь и памперсы. Он надышался до таких степеней, что если бы Максим не услышал там шорох, Данил мог бы плохо закончить. Данил мне протянул мои сапоги. Я улыбнулась и сказала ему спасибо. Дима не отступал: " -Вставай. Пошли за паспортом. Там уже не страшно. И там твой брат". Мне не стало меньше страшно, но я поняла, что Дима не отстанет. Я стала и послушно пошла с ним. Упертые люди продолжали тушить дом. У некоторых были ожоги на руках. Мой Пантенол был на втором этаже. Он сгорел уже... Рюкзака на входе не было. Я пошла на веранду и забрала казан с теплой гречкой. Это должен был быть наш ужин. Потом я нашла настольную лампу с Аленыной комнаты, зачем-то схватила удлинитель и две чашки. Я ощутила толчок в спину и на ускорении метра три приболела к выходу. Я развернулась, пытаясь понять, кто посмел и увидела Витю. Нас разделяло метров пять, а между нами лежала, только что упавшая сгоревшая балка. Он сказал: "Выходи от сюда. Бегом. Сейчас все начнет падать." Я послушна вышла и зашла в гараж. Там стоял Дима. "-Вот мой рюкзак. Я его нашла." Звучало более чем смешно. Дима сказал проверить документы. Наши мальчишки ещё доставали теплые вещи из подвала гаража, двор был усыпан строительным мусором, а дом тихо догорал. Я спросила Диму, можно ли мне идти? Он сказал, что сейчас мы пойдем вместе. Я потом долго вспоминала ту ситуацию. Другой бы сдался. А я бы осталась в оккупированном Мариуполе, лишив всю мою семью шанса на спасение. Но Дима был настойчив.

***

"Ты будешь здесь, сколько я этого захочу". Его голос прозвучал в пустоте комнаты как лишний звук. Он посмотрел на меня и спросил: " Ты поняла?" Я уже ничего не боялась. Только переживала за жизни людей, которые выехали со мной. Да и тут было хоть немного теплее. Но усталость давала о себе знать. Он снова повторил свой вопрос: " Ты поняла?". Я ответила: "Да поняла. Что тут непонятного" - и нагло ему ухмыльнулась. Его это немного выбило из колеи и он сказал, перейдя на "Вы": "Ваши документы." Я осознала, что ему привычно когда его боятся. "Какие?" - спросила я. "Все" - ответил он. Я засмеялась и сказала, что все сгорели в Мариуполе и есть лишь часть, которая была в сумке. Он задумался и спросил: "Как сгорели?". Я ответила, понимая, что я подставляю себя и тех кто со мной: " Также как не сгорели, только наоборот". Я сразу стала себя ругать за такую дерзость. Нас завезли за высокий забор и держали там уже часа 4. Я успела скинуть геолокация, как только за нами закрылись ворота. Для меня была небольшая надежда, что людям, которым я ее скинула, может смогут помочь. Я протянула паспорт. Он его покрутил и сказал: "Наша. Жаль тебя". Все эти скоты, глядя на мое место рождения вели себя одинаково. "Жаль тебя" - он повторил эту фразу, словно думал, что я плохо слышу. Я сказала ему в ответ, что если жаль меня, то пусть он даст нам кипяток. Он ухмыльнулся и ответил, что он подумает, что можно сделать. Мы сидели молчали. Он заполнял бумаги. Я спросила, возможно я могу идти искать кипяток в этой ограниченной забором территории. Он снова усмехнулся и спросил: "Смелая?". Я ответила: "Нет. Страх остался в Мариуполе. Там, где горели заживо люди". Этот почти человек схватился за мою фразу: "-Ты видела как Азов убивал людей?" Я попыталась вернуться к кипятку. Он начал давить вопросами. Я не выдержала и перешла на "ты". Из моих глаз полились слезы. "Какой Азов? Я тут больше трёх часов прошу кипятка, в машине дети и старая женщина. Просто кипятка. Вы, видя замерших людей - не реагируете. Азов - это далеко не вы." Я вышла из комнаты и пошла по коридорам, он выскочил за мной и спросил, как ему это записать. Я ответила: "Пиши как понял", и пошла искать сердобольных узких, которые дадут кипяток. Он прокричал вслед, что будет ещё допрос и я отвечу за свою дерзость. Я ответила: "И ладно". Второй допрос был сложнее. Там допрашивали люди, которые явно изучали психологию и четко строили линию разговора, прерывая ее внезапностью. Но это было часа через полтора. А кипяток я выпросила у часового. Мы собрались в кучу, налили себе теплого питья и грели руки. На улице лил дождь, ворота были закрыты и никто из нас не знал, когда мы сможем выехать за их пределы. "Ты будешь здесь столько, сколько я захочу". Так оно и было. Про таких людей я всегда говорила - маленькая пипетка, которая хочет стать клизмой.

22

143

Автор - медволонтер (текст на украинском и на том, кого притесняли...)

Tata Kepler

а в квітні ми побачили руки:

зв‘язані за спинами руки, викручені руки, поламані руки, відрізані руки і, ту саму руку з облізлим червоним лаком у синьому рукаві куртки.

світ дивився на фотографії рук, я - дивилася на свої.

вони тремтіли і зжималися в кулак залишаючи на долонях лунки.

світ обурювався, сперечався, засуджував, а ми..

ми мовчки їхали по дорогам зі згорілою технікою, дивилися на білі стрічки пов‘язані на парканах і написи «тут діти» , «живуть люди», «один дід»…

один дід лежав на узбіччі вбитий пострілом в скроню. його ровер був зламаний, навколо його тіла валялися обгортки від цукерок кондітєрской фабрікі якийсь там «октябрь».

ні, це не той дід чия фотографія облетіла півсвіту. це інший. його ніхто не фотографував, його тіло не встигли забрати.

він лежав там, посеред руїн оголених дерев, в своїх чорних штанах і теплій куртці, сивий, худий.. той дід.

для того, щоб прочитати «кадіш» потрібен мін‘ян. але богу має бути все одно. йому взагалі давно все одно.

«ітгадаль ве іткадаш шмей раба..» читаю я про себе і чую не десять, і навіть не сто, а цілий хор який мені відповідає.

я читаю «шма» над дідом в чорних штанах і теплій куртці, застреленим в скроню з поламаним ровером;

над чоловіком зі зв‘язаними руками за спиною, скинутим в канаву за колією, чий брат лежить в ста метрах від нього застреленим в обличчя. я читаю її над родиною вбитою кулями і підпаленою, чиї тіла догоріти не встигли;

я читаю її біля замінованого пластидом підвалу, в якому лежать двоє людей. я читаю її біля колодязю затрамбованого тілами, бо

я не знаю

що

ще

я

можу

зробити.

я не вірю у пекло, я вірю у пекло. я бачу це пекло.

заміновані дитячі іграшки, цвинтарі і машини, будинки, горища, підвали.

навіть повітря, здавалося, замінованим.

не торкайся нікого, не торкайся нічого, дивись під ноги, не ходи по зеленці.

- що буде з моєю собакою?! - кричить чоловік, який тиждень прожив зі скрізним кульовим у ногу, думаючи що це уламок.

«що буде з моєю собакою, коли ви мене заберете?!»

пес на ціпку худий і наляканий.

- сусіди приглянуть

- їх вбили… їх вбили…

я бачу кістки, розірвані тіла, уламки машин, уламки будівель, уламки, уламки..

там, вбитий солдат. там, звалище автівок, там, взірваний міст.

земля чорна, небо чорне, холод - чорний.

N дістає з підвалу дівчинку прикуту до батареї.

чоловік, ім‘я якого я ніколи не дізнаюся, помирає від четвертої стадії відчаю.

я читаю текст мовою, на якій був написан старий заповіт, бо це єдине що я можу зробити навіть, якщо

я не вірю

ні в бога,

ні в пекло,

ні в цей квітень

вічний і лютий.

___________________ и по русски: а в апреле мы увидели руки: связанные за спинами руки, выкрученные руки, поломанные руки, отрезанные руки и, ту самую руку с облезлым красным лаком в синем рукаве куртки. мир смотрел на фотографии рук, я-смотрела на свои. они дрожали и сжимались в кулак оставляя на ладонях лунки. мир возмущался, спорил, осуждал, а мы.. мы молча ехали по дорогам со сгоревшей техникой, смотрели на белые ленты связанные на заборах и надписи "Здесь дети" « "живут люди", " один дед»… один дед лежал на обочине убитый выстрелом в висок. его ровер (велик) был сломан, вокруг его тела валялись обертки от конфет кондитерской фабрики какой-то там «октябрь». нет, это не тот дед чья фотография облетела полмира. это другой. его никто не фотографировал, его тело не успели забрать. он лежал там, посреди развалин обнаженных деревьев, в своих черных брюках и теплой куртке, седой, худой.. тот дед. для того, чтобы прочитать «Кадиш» нужен Миньян. но богу должно быть все равно. ему вообще давно все равно. "итгадаль ве иткадаш шмей раба.."читаю я про себя и слышу не десять, и даже не сто, а целый хор который мне соответствует. я читаю " шма " над дедом в черных брюках и теплой куртке, застреленным в висок с поломанным ровером; над мужчиной со связанными руками за спиной, сброшенным в канаву за колеей, чей брат лежит в ста метрах от него застреленным в лицо. я читаю ее над семьей убитой пулями и подожженной, чьи тела догореть не успели; я читаю ее возле заминированного пластидом подвала, в котором лежат два человека. я читаю ее у колодца утрамбованного телами, ибо Не знаю что еще я могу сделать. я не верю в ад, я верю в ад. я вижу этот ад. заминированные детские игрушки, кладбища и машины, дома, чердаки, подвалы. даже воздух, казалось, заминирован. не касайся никого, не касайся ничего, смотри под ноги, не ходи по зеленке. - что будет с моей собакой?! - кричит мужчина, который неделю прожил со сквозным пулевым в ногу, думая что это обломок. "что будет с моей собакой? - соседи присмотрят - их убили ... их убили… я вижу кости, разорванные тела, обломки машин, обломки зданий, обломки, обломки.. там, убитый солдат. там, свалка автомобилей, там, сорванный мост. земля черная, небо черное, холод-черный. N достает из подвала девочку прикованную к батарее. человек, имя которого я никогда не узнаю, умирает от четвертой стадии отчаяния. я читаю текст на языке, на котором был написан Ветхий Завет, ибо это единственное что я могу сделать даже, если я не верю ни в бога, ни в ад, нет в этот апрель вечный и лютый. #война #украина #россия