Страх и ненависть в бараках да берёзок посреди 

Мы мало задумываемся над долей российского патриота, а между тем, живётся ему очень непросто. Он окружён со всех сторон врагами и пытается выжить в этой осаде. Повсюду для него угроза, из-за каждого куста опасность. Каждый новый день, открывая глаза, он вступает на тропу собственного выживания.

Держись, соотечественник.

Ты боишься геев. Ты постоянно говоришь, что тебе не важно, кто с кем спит, но постоянно говоришь о том, кто с кем спит. В подробностях обсуждаешь гомосексуальную любовь, иногда даже смотришь её в интернете на разных сайтах, пока жена мирно спит рядом. Наверное, чтобы знать врага в лицо и быть готовым в любую минуту дать отпор. 

Ты боишься НАТО. Каждый день ты выглядываешь в окно, смотришь на свой раздолбленный двор с алкашами в его утробе и переживаешь, как бы на всё это чудо не десантировались солдаты НАТО. Ты ни разу в жизни не видел ни одного солдата НАТО, но тревога не покидает тебя. Поэтому ты очень радуешься, когда вместо твоей зарплаты, твоей работы, твоих дорог, твоей жизни Россия рождает новый танк. Иначе НАТО. А НАТО - это страшно.

Ты боишься либералов. Ты не знаешь, что такое либерализм, ты не понимаешь, что за ценности он отстаивает, но ты убежден, что, если бы не либералы, то всё бы наладилось. Ты уже готов встать с колен, но тебе мешают эти либералы. Ты не знаешь, что они делают конкретно, но встать с колен не получается именно из-за них. Это аксиома, так сказали по телевизору.

Ты боишься Майдана. Потому что после Майдана придут фашисты. Последнего фашиста видел твой дед, но тебя это не смущает. Ты тоже их видел. По телевизору в Украине. Майдан - это потеря стабильности. А ты стабилен, как швейцарские часы. Твоя жизнь - это сплошная, бесповоротная, железобетонная, в сейчас уже даже цинковая стабильность. Такую жизнь-сокровище терять нельзя.

Ты боишься евреев. Президент Украины - еврей. Троцкий - еврей. Рокфеллер - еврей. Разве нужны ещё какие-то подтверждения, что всё из-за евреев. Что всё? Не важно, просто всё. Это великий заговор евреев против России. Их главная цель - это власть и деньги. Не то, что Путин и ко - бессеребренники, патриоты, не евреи. Ротенберг не считается. Он еврей, который принял сторону добра и справедливости.

Кольцо сжимается, держи оборону, товарищ! Боимся, что это кольцо вокруг твоего мозга, но, не бери в голову, смотри телевизор, пиши доносы, жди с гордо поднятой головой похоронки, иными словами - защищайся! 

Одобрено родиной. Присыпано землей. 

КОЛОКОЛ XXI

 

Наталья Лафазан

Я прошу, не спрашивайте меня в личных сообщениях как я пишу такие посты.

И как мне удается так трогательно все передать.

Я пишу слезами.

Моими.

Моих родителей, которые ели выбрались из горящей квартиры, их соседей, которые сгорели живьём со своими маленькими детьми и уже не заплачут, Наташи, которая так и не смогла похоронить мужа, Миши, который искал спасения своему раненному сыну, Дианы и Никиты, которые ели голубей, брата, который пил воду из лужи, мужчины, который приготовил своим детям своего кота, и ещё тысяч мариупольцев, которых я знаю. Слезами тех, кто не заплачет, потому, что он держится, слезами тех, кто нашел утешение в спиртном, слезами тех, кто ищет своих близких, слезами тех, кто никогда не будет с нами. Слезами тех, кто там, в Мариуполе ждёт ВСУ с нашим флагом. Слезами тех, кто не сможет написать слезами. Все, абсолютно все мариупольцы прошли этот ад. Не все его пережили. Не все выбрались. Не все уберегли своих близких. Те, кто погиб полными семьями - про них скоро забудут. Но, мы будем о них помнить. Поэтому я безумно радуюсь, когда россияне, подписанные на мою страницу делиться моими воспоминаниями с комментариями типо: "что же мы натворили"... Но исправить этого уже никто не сможет. И масштаб горя узнает мир только после возвращения Мариуполя. А пока, я буду писать слезами. Спасибо за ваши комментарии и значки "Мы вместе", но просто не спрашивайте, как я это пишу. Только Мариуполем меня поймет.

Все будет Украина.

Татьяна Ольховикова

 10 Марта ,я назвала своим вторым днём рождения! Вскоре после начала войны, я с семьёй перебрались к сестре . В Мариуполе не было электричества, воды, газа ,связи! Дочка, очень боялась бомбежек и почти всё время сидела в подвале. Она спросила меня, мамочка , когда мы вернёмся домой? Я закрыла глаза и отчетливо увидела цифру 10!

10 марта самолёт летал и бомбил все ближе . Мы ночевали в погребе. Часам к 11 немного стихло и мои все уснули. Я не могла .и Вдруг опять звук самолёта и жуткий свист бомбы земля содрогнулась, нас присыпало. Муж кинулся топором выбивать крышку погреба и тут второй удар . Он упал и сломал ребра. Мы всё же выбрались . С двух сторон горели дома . В одном наверное погибла семья .

Женщина с босыми ногами ползала по огромной воронке и выла: Олечка, Леночка! Её дочек разорвало взрывной волной! Фильм ужаса , отдыхает...

Я с мужем отвела дочку в бомбоубежище в нашем доме он недалеко. А самолёт все летал и бомбил другой район, ночью видно, как выпускает ловушки.

Вернулись за мамой .

Я услышала, как он опять приближается. Муж с мамой были в котельной, я зашла в комнату. Они мне кричали скорее к нам. Я успела только вжаться в простенок и новый авиаудар. С двух сторон летели фромуги осколки пробили стену рядом со мной. Потом, я добежала к ним и мы втроём молились, чтобы он второй ракетой не попал в нас, потому что тогда мою Викусю, не кому будет спасти! Он скинул где-то дальше...

Наталья Лафазан.
За окном моросит навязчивый дождик. Я сижу в своей временной кухне. В духовке запекается пастернак, а на подоконнике сидит мой любимый кот, рассматривая серый пейзаж за окном. Вообще-то все неплохо. Куда лучше, чем у других мариупольцев, которые остались без своего жилья, работы, города, прошлого, да и многие без своих близких. Я отвлекаю себя как могу, но с шести утра, я невольно смотрю на часы и говорю про себя: "Через шесть часов", "Через пять", "Через четыре", "Через три с половиной". Я очень стараюсь отогнать от себя те воспоминания, но это выше моих сил. 14 марта 2022 года было как-то необычно громко. Я лежала с Максимом над подвалом с детьми и очень хотела, чтобы он поспал подольше. Он, конечно же не спал. Дремал или делал вид, что дремает. Им с Владом нужно было идти к костру. Маленькому Никите вот-вот понадобится кипяток. В условиях блокадного Мариуполя закипятить воду можно было только на костре. Я услышала, что встал Влад. Нам было так просто вставать - не нужно было умываться, одеваться или обуввться. Все просто - скинул с себя, то чем ты укрыт - и ты в строю. Я приподняла голову и тихо спросила: "-Влад, ты куда?". Влад почти шёпотом ответил: '-Пойду греть воду." Я очень боялась их выпускать и сказала: "-Давай сегодня попозже. Там сильно громко". Он спокойно ответил: "Кто-то должен". Влад вышел на веранду, а я пошла в кухню и начала готовить чашки. Минуты тянулись безумно долго. Максим ушёл к Владу. Мне казалось, что они там уже часа полтора. Лена распределяла чашки: "-Это будет Варе с Кирей, это мне с Владом, это твоим родителям, это Алёне с Данилом, это тебе с Максимом"... и т.д. Нужно было приготовить 18 чашек 15 на 30 человек в доме и ещё 2 на двух человек в подвале гаража. В подвале гаража было ужасно холодно - там был минус, поэтому ребятам с подвала полагалось по целой чашке. Первый чайник разлили в термос и залили первые чашки. Все остальные должны были ждать следующего чайника. Я выбежала на веранду послушать насколько близко прилеты, Лена побежала со мной. Мы подкупили, удались в стены и я перехватила ее взгляд. Она смотрела в сторону Тысчика. Там черный дым поднимался столбом в разным местах. В ее глазах промелькнуло отчаянье. Мы посмотрели друг на друга, и поняв все без слов заскочил на кухню. Там мы организовали кипучую деятельность: я громко что-то рассказывала, гремела посудой, хлопала дверками шкафчиков, постоянно смеялась. Лена подхватила создание шумовой завесы. Время потянулось быстрее. Мы напоили всех чаем и начали заниматься едой. Мальчики все это время были на веранде. В без десяти час я почувствовала сумасшедшее напряжение в комнате и начала снова пытаться отвлечь людей от тяжёлый мыслей. Я стояла посреди зала, что-то увлеченно рассказывала и тут все завибрировало, жалюзи слетели с креплений, карнизы отпали и воздух прописался запахом строительной пыли. Я закричала: '-Всем спуститься в подвал!". Списочно в подвале нас было 12. Подвал размером 2.5 на 1.5 метра. Сейчас я и не смогу объяснить даже сеье, как мы там помещались. Я заскочила в подвал. Там на меня смотрели испуганные детские глаза. Трое из них прижимали к себе своих котов. Я выдохнула и сказала: 'Пронесло.". Потом я натянула на лицо дежурную улыбку и обняла Полину. Тут меня осенило, что я не знаю, что с теми, кто на веранде у костра. Я выскочила наверх и побежала к двери. Дверь открылась перед моим носом. В дом вошли Влад и Данил. Они обрушивались и были очень взволнованы. Это потом я узнала, что они успели упасть услышав свист. Мы все замолчали. Я вернулась к детям и предложила почитать книгу. В это время сверху раздался крик: "Хозяева! Хозяева!" Я подумала, что кому-то срочно нужна помощь и выскочила из подвала. Я не помню ни лица этого человека, ни его очертаний. Я тихо ему сказала, чтобы он не кричал и не пугал людей. Он мне шёпотом сказал: "-Ваш дом горит. Крыши уже нет. Уже горит второй этаж". Я взяла себя в руки и громко сказала: "В доме пожар. Пожалуйста, выходим без паники. Взрослые, помогите выйти детям, пожилым и больным." Потом, словно не поверив, побежала на второй этаж, окинула взглядом свой любимый холл, словно попрощалась, и спустилась вниз. Там все ещё стоял этот человек. Только спустя более полугода я узнала, кто это был. Он тихо сказал: " Очень мало времени. Выносите самое ценное.я забежала в кабинет и стала хватать крупы и консервы. Они высыпались у меня из рук. Он сказал сыпать ему на руки. Он будет выносить и возвращаться. Вместе у нас что-то начало получаться. Потом он удивлённо спросил: "А ценные вещи, техника, деньги?" Я глянула на него и сказала: "У меня 32 человека. Что может быть ценнее, чем 32 жизни". Потом он вернулся и схватил меня за руку, со словами, нужно выходить, уже очень опасно. Мы достаточно вынесли. Я вышла, развернулась, глянула на догорающий второй этаж. Все остальное я помню лишь отрывками. Они уничтожили мой дом. Убили его. По их версии они нас от него освободили. Им нравится убивать и уничтожать. Но дом им не дал убить никого. Все 32 человека выжили и все в разное время, но выехали из Мариуполя. Спасибо тебе, наш любимый дом, за наши спасённые жизни. За то, что в то время как город был уже усеян трупами мирных мариупольцев ты спасал нас и давал возможность выжить. В час дня тебя не стало. В час дня, я последний раз видела своих собак. В час дня.

*** "Где твой паспорт?" - он говорит четко и уверенно, а я снова повторяла: "-Не знаю." Он не терял терпения и пытался до меня достучаться: "-Где твои документы?" Я снова отвечала: "Не знаю." Дима поставил перед собой задачу и, вряд-ли он от нее отступит. "-Ты не можешь не знать. Война. Ты должна была его приготовить". Его голос звучал откуда-то из далека, хотя сидел он совсем рядом. Я сжимала руками промокшие ступни, на пол стекала вода, и пальцев на ногах я практически не чувствовала. Дима продолжал задавать свой вопрос, а Саша Дедов протянул мне берцы и сказал: "Обуйте. Вы замёрзли". Я глянула на его лицо, собранный взгляд, засмеялась и ответила: "Они что процентов большие. Мои колготы мокрые и мне нечего переодеть". Он сказал, что хоть немного, но будет теплее. Я почему-то согласилась и задумалась, как можно было не заметить, что я иду по улицам босиком. Сейчас я вспомнила, что я к себе прижимала. Плошку с ржаными сухариками. Последние дни мне ничего не лезло. Да и папа, после нервного потрясения от пожара в его квартире, тоже ел только их. Их оставалось немного, но я их вынесла из горящего дома. Диман голос снова меня вырвал из моих мыслей: "- Ты готовила документы?" Я собралась силами, натягивая Сашины берцы с таким трудом, словно мне за восемьдесят и ответила: "-Да?" Дима выдохнул и спросил: " Где они?". Я подумала, как мне сообщить куме, что дом сгорел, и что ей не надо рисковать жизнью, чтобы к нам приходить. Он повторил свой вопрос: "-Где они?" Я, как умственно отсталый человек, который собрал остатки разума ответила: "-В рюкзаке". Дима не отступал, хотя на вменяемого собеседника я не была похожа. "-Где рюкзак?" - его голос становился уставшим. "-Там" - я махнула рукой в сторону моего горящего дома и кинула взгляд в том направлении. Густой черный дым поднимался над частным сектором. "- Соберись. Где именно там? Конкретно?". Я начала осознавать, что я реально очень растерена и собрав волю в кулак ответила: "- На входе в дом. В прихожей." Дима, приближаясь к цели, взял меня за руку и сказал: "Пошли!". Я посмотрев на черный дым вдали, ответила: "- Я никуда не пойду. Не пойду". Я почти срывалась на крик. Мне так казалось. Хотя потом я узнала, что я говорила тихо. Зашёл Данил. Его тошнило и он был весь серый он до последнего пытался достать вещи маленького Никиты из подвала. Особенно ценным была смесь и памперсы. Он надышался до таких степеней, что если бы Максим не услышал там шорох, Данил мог бы плохо закончить. Данил мне протянул мои сапоги. Я улыбнулась и сказала ему спасибо. Дима не отступал: " -Вставай. Пошли за паспортом. Там уже не страшно. И там твой брат". Мне не стало меньше страшно, но я поняла, что Дима не отстанет. Я стала и послушно пошла с ним. Упертые люди продолжали тушить дом. У некоторых были ожоги на руках. Мой Пантенол был на втором этаже. Он сгорел уже... Рюкзака на входе не было. Я пошла на веранду и забрала казан с теплой гречкой. Это должен был быть наш ужин. Потом я нашла настольную лампу с Аленыной комнаты, зачем-то схватила удлинитель и две чашки. Я ощутила толчок в спину и на ускорении метра три приболела к выходу. Я развернулась, пытаясь понять, кто посмел и увидела Витю. Нас разделяло метров пять, а между нами лежала, только что упавшая сгоревшая балка. Он сказал: "Выходи от сюда. Бегом. Сейчас все начнет падать." Я послушна вышла и зашла в гараж. Там стоял Дима. "-Вот мой рюкзак. Я его нашла." Звучало более чем смешно. Дима сказал проверить документы. Наши мальчишки ещё доставали теплые вещи из подвала гаража, двор был усыпан строительным мусором, а дом тихо догорал. Я спросила Диму, можно ли мне идти? Он сказал, что сейчас мы пойдем вместе. Я потом долго вспоминала ту ситуацию. Другой бы сдался. А я бы осталась в оккупированном Мариуполе, лишив всю мою семью шанса на спасение. Но Дима был настойчив.

***

"Ты будешь здесь, сколько я этого захочу". Его голос прозвучал в пустоте комнаты как лишний звук. Он посмотрел на меня и спросил: " Ты поняла?" Я уже ничего не боялась. Только переживала за жизни людей, которые выехали со мной. Да и тут было хоть немного теплее. Но усталость давала о себе знать. Он снова повторил свой вопрос: " Ты поняла?". Я ответила: "Да поняла. Что тут непонятного" - и нагло ему ухмыльнулась. Его это немного выбило из колеи и он сказал, перейдя на "Вы": "Ваши документы." Я осознала, что ему привычно когда его боятся. "Какие?" - спросила я. "Все" - ответил он. Я засмеялась и сказала, что все сгорели в Мариуполе и есть лишь часть, которая была в сумке. Он задумался и спросил: "Как сгорели?". Я ответила, понимая, что я подставляю себя и тех кто со мной: " Также как не сгорели, только наоборот". Я сразу стала себя ругать за такую дерзость. Нас завезли за высокий забор и держали там уже часа 4. Я успела скинуть геолокация, как только за нами закрылись ворота. Для меня была небольшая надежда, что людям, которым я ее скинула, может смогут помочь. Я протянула паспорт. Он его покрутил и сказал: "Наша. Жаль тебя". Все эти скоты, глядя на мое место рождения вели себя одинаково. "Жаль тебя" - он повторил эту фразу, словно думал, что я плохо слышу. Я сказала ему в ответ, что если жаль меня, то пусть он даст нам кипяток. Он ухмыльнулся и ответил, что он подумает, что можно сделать. Мы сидели молчали. Он заполнял бумаги. Я спросила, возможно я могу идти искать кипяток в этой ограниченной забором территории. Он снова усмехнулся и спросил: "Смелая?". Я ответила: "Нет. Страх остался в Мариуполе. Там, где горели заживо люди". Этот почти человек схватился за мою фразу: "-Ты видела как Азов убивал людей?" Я попыталась вернуться к кипятку. Он начал давить вопросами. Я не выдержала и перешла на "ты". Из моих глаз полились слезы. "Какой Азов? Я тут больше трёх часов прошу кипятка, в машине дети и старая женщина. Просто кипятка. Вы, видя замерших людей - не реагируете. Азов - это далеко не вы." Я вышла из комнаты и пошла по коридорам, он выскочил за мной и спросил, как ему это записать. Я ответила: "Пиши как понял", и пошла искать сердобольных узких, которые дадут кипяток. Он прокричал вслед, что будет ещё допрос и я отвечу за свою дерзость. Я ответила: "И ладно". Второй допрос был сложнее. Там допрашивали люди, которые явно изучали психологию и четко строили линию разговора, прерывая ее внезапностью. Но это было часа через полтора. А кипяток я выпросила у часового. Мы собрались в кучу, налили себе теплого питья и грели руки. На улице лил дождь, ворота были закрыты и никто из нас не знал, когда мы сможем выехать за их пределы. "Ты будешь здесь столько, сколько я захочу". Так оно и было. Про таких людей я всегда говорила - маленькая пипетка, которая хочет стать клизмой.

22

143

Автор - медволонтер (текст на украинском и на том, кого притесняли...)

Tata Kepler

а в квітні ми побачили руки:

зв‘язані за спинами руки, викручені руки, поламані руки, відрізані руки і, ту саму руку з облізлим червоним лаком у синьому рукаві куртки.

світ дивився на фотографії рук, я - дивилася на свої.

вони тремтіли і зжималися в кулак залишаючи на долонях лунки.

світ обурювався, сперечався, засуджував, а ми..

ми мовчки їхали по дорогам зі згорілою технікою, дивилися на білі стрічки пов‘язані на парканах і написи «тут діти» , «живуть люди», «один дід»…

один дід лежав на узбіччі вбитий пострілом в скроню. його ровер був зламаний, навколо його тіла валялися обгортки від цукерок кондітєрской фабрікі якийсь там «октябрь».

ні, це не той дід чия фотографія облетіла півсвіту. це інший. його ніхто не фотографував, його тіло не встигли забрати.

він лежав там, посеред руїн оголених дерев, в своїх чорних штанах і теплій куртці, сивий, худий.. той дід.

для того, щоб прочитати «кадіш» потрібен мін‘ян. але богу має бути все одно. йому взагалі давно все одно.

«ітгадаль ве іткадаш шмей раба..» читаю я про себе і чую не десять, і навіть не сто, а цілий хор який мені відповідає.

я читаю «шма» над дідом в чорних штанах і теплій куртці, застреленим в скроню з поламаним ровером;

над чоловіком зі зв‘язаними руками за спиною, скинутим в канаву за колією, чий брат лежить в ста метрах від нього застреленим в обличчя. я читаю її над родиною вбитою кулями і підпаленою, чиї тіла догоріти не встигли;

я читаю її біля замінованого пластидом підвалу, в якому лежать двоє людей. я читаю її біля колодязю затрамбованого тілами, бо

я не знаю

що

ще

я

можу

зробити.

я не вірю у пекло, я вірю у пекло. я бачу це пекло.

заміновані дитячі іграшки, цвинтарі і машини, будинки, горища, підвали.

навіть повітря, здавалося, замінованим.

не торкайся нікого, не торкайся нічого, дивись під ноги, не ходи по зеленці.

- що буде з моєю собакою?! - кричить чоловік, який тиждень прожив зі скрізним кульовим у ногу, думаючи що це уламок.

«що буде з моєю собакою, коли ви мене заберете?!»

пес на ціпку худий і наляканий.

- сусіди приглянуть

- їх вбили… їх вбили…

я бачу кістки, розірвані тіла, уламки машин, уламки будівель, уламки, уламки..

там, вбитий солдат. там, звалище автівок, там, взірваний міст.

земля чорна, небо чорне, холод - чорний.

N дістає з підвалу дівчинку прикуту до батареї.

чоловік, ім‘я якого я ніколи не дізнаюся, помирає від четвертої стадії відчаю.

я читаю текст мовою, на якій був написан старий заповіт, бо це єдине що я можу зробити навіть, якщо

я не вірю

ні в бога,

ні в пекло,

ні в цей квітень

вічний і лютий.

___________________ и по русски: а в апреле мы увидели руки: связанные за спинами руки, выкрученные руки, поломанные руки, отрезанные руки и, ту самую руку с облезлым красным лаком в синем рукаве куртки. мир смотрел на фотографии рук, я-смотрела на свои. они дрожали и сжимались в кулак оставляя на ладонях лунки. мир возмущался, спорил, осуждал, а мы.. мы молча ехали по дорогам со сгоревшей техникой, смотрели на белые ленты связанные на заборах и надписи "Здесь дети" « "живут люди", " один дед»… один дед лежал на обочине убитый выстрелом в висок. его ровер (велик) был сломан, вокруг его тела валялись обертки от конфет кондитерской фабрики какой-то там «октябрь». нет, это не тот дед чья фотография облетела полмира. это другой. его никто не фотографировал, его тело не успели забрать. он лежал там, посреди развалин обнаженных деревьев, в своих черных брюках и теплой куртке, седой, худой.. тот дед. для того, чтобы прочитать «Кадиш» нужен Миньян. но богу должно быть все равно. ему вообще давно все равно. "итгадаль ве иткадаш шмей раба.."читаю я про себя и слышу не десять, и даже не сто, а целый хор который мне соответствует. я читаю " шма " над дедом в черных брюках и теплой куртке, застреленным в висок с поломанным ровером; над мужчиной со связанными руками за спиной, сброшенным в канаву за колеей, чей брат лежит в ста метрах от него застреленным в лицо. я читаю ее над семьей убитой пулями и подожженной, чьи тела догореть не успели; я читаю ее возле заминированного пластидом подвала, в котором лежат два человека. я читаю ее у колодца утрамбованного телами, ибо Не знаю что еще я могу сделать. я не верю в ад, я верю в ад. я вижу этот ад. заминированные детские игрушки, кладбища и машины, дома, чердаки, подвалы. даже воздух, казалось, заминирован. не касайся никого, не касайся ничего, смотри под ноги, не ходи по зеленке. - что будет с моей собакой?! - кричит мужчина, который неделю прожил со сквозным пулевым в ногу, думая что это обломок. "что будет с моей собакой? - соседи присмотрят - их убили ... их убили… я вижу кости, разорванные тела, обломки машин, обломки зданий, обломки, обломки.. там, убитый солдат. там, свалка автомобилей, там, сорванный мост. земля черная, небо черное, холод-черный. N достает из подвала девочку прикованную к батарее. человек, имя которого я никогда не узнаю, умирает от четвертой стадии отчаяния. я читаю текст на языке, на котором был написан Ветхий Завет, ибо это единственное что я могу сделать даже, если я не верю ни в бога, ни в ад, нет в этот апрель вечный и лютый. #война #украина #россия

Настоящее время. Украина.

Vita Yakovleva

Обычное харьковское утро с обычным ракетным обстрелом Украины. У нас все началось в 4 утра, когда из белгорода фигачили из С-300. Что-то взрывалось, горело, и истошно выла сирена.

Свет у кого был, у кого нет. Как и вода с отоплением. Веселье продолжалось пару часов. Народ романтично писал в местных пабликах, что среди зимы вернулось лето. Как и тогда, до 10 прилетов каждую ночь.

С утра харьковчане уже пошли на работу, когда выяснилось, что ракеты снова летят. Много и по всей Украине. На эту тему бабушки в троллейбусе вели светские беседы.

- Прямо сейчас летят еще, - говорит одна.

- И что теперь, в больницу не ехать? А мне еще в магазин надо, - отвечает другая.

На улице знакомые при встрече спрашивали друг друга: "Как вам сегодняшнее утро? А ночь?". Людей, кстати, по городу много. Куда-то надо всем. Потому что хоть эти уже изрядно и зае... достали, жизнь продолжается. Есть работа, быт, обязанности. Всю войну дома или в убежище не просидишь.

Мне надо было утром срочно сделать ксерокс документов на счетчик, потому что мастеров всего три на весь город, а она обещала прийти сегодня до обеда.

Еду. Когда читаешь в пабликах, что куда летит, страшнее, чем когда ты на улице или с людьми. Картина уже не выглядит такой мрачной. Как сказала продавщица в магазине, дома ночью было страшнее, чем сейчас на работе. Хотя гремит и сирена воет одинаково.

Мне главное было, чтобы возле метро не отключили свет, иначе ксерокс не будет работать. Не отключили, работал. Пока стояла там, снова куда-то прилетело. До этого выла сирена, но люди на нее не реагировали.

Когда грохнуло, изменились только лица. Но все спокойно продолжали делать свои дела. Только один мужчина сказал, что надо побыстрее домой - у него что-то там неисправное работает от света, если отключат, будет проблема.

От радости, что свет пока есть, решаю еще сдать свои анализы, на которых за войну разорюсь. Потому что по графику сдавать их завтра, но завтра может не быть света, а сегодня он есть и один день погоды не делает. Иду, сдаю. Там тоже слышим сирену, обсуждаем, у кого есть свет. Ребенок лет семи, который сразу сказал медсестре, что уколов не боится, успокаивал нас: "Тети, не бойтесь, скоро наши их выгонят". Конечно, детка, без вариантов.

В общем, я успела все. Хотя рано утром мама мне строго запретила куда-то ехать, ведь мастер в такой ситуации может и не прийти. Но потом у них в пригороде отключили свет, поэтому не было связи, и мне не пришлось ей врать. Когда уже добралась до дома, мама наконец дозвонилась.

- Ко мне пришла соседка, смотрим новости, ракеты еще летят. Не вздумай никуда идти! - говорит мама.

- Так я уже все сделала и еду домой.

- Не слышу, что ты говоришь, но сиди дома.

- Конечно, я дома, - честно отвечаю маме. И не вру ведь! Спасибо мобильным операторам, что иногда у нас плохая связь. А то врать родителям некрасиво как-то.

Мастер по счетчику, естественно, пришла, мы все сделали. Говорит, что раз договорилась с людьми, то неудобно рушить их планы. Вот честно, я даже не сомневалась, что она придет. Это Харьков. Она очень обрадовалась, что у нас есть свет, а то по другому адресу работали с фонарем.

И самое трогательное - возле метро уже продают сердечки к 14 февраля. Когда грохнуло, девочка как раз покупала такую игрушку. Расплатилась и пошла, прижимая к себе большое розовое сердце. Народ сейчас не очень улыбчивый, но на нее смотрели и улыбались. Да хрен вам, а не испуганных харьковчан! Мы вон уже планируем праздник про любовь отмечать. Хороший повод, кстати.

#военныехроники

#харьков

Свидетельства выживших. Мариуполь

Наталья Лафазан

"Мама, а если у нас не станет дома, как у дедушки с бабушкой, что мы будем делать?" Моя младшая доченька выбрала самый щадящий глагол - "не станет". Сверху все гремело и взрывалось. В подвале был лишь тусклый свет фонарика, который давал небольшую возможность увидеть очертания человека. Стены дрожали. Я подтянула Полину к себе поближе и тихим, спокойным голосом сказала: "Мы купим новый". Она подняла на меня свои уставшие и сонные глазенки с спросила: "А у нас есть деньги?" Я уверенно ответила: "Да". Мне было все равно, как я потом дальше буду разбираться с этим обманом, но ее сердечко перестало так дико колотиться и вырываться из груди. Она прижалась ко мне и я, обняв ее, посильнее натянула ей на уши шапку. В подвале висело зловещее молчание. Кто-то дремал, кто-то просто безумно от этого устал, кто-то ковырялся в своих мыслях. Варюша, услышав нашу беседу, словно найдя безопасный островок, подвинулась к нам ближе. Она положила мне на грудь свою светловолосую головку, обняла меня маленькими, худыми ручонками и тихо спросила: "А вы нас возьмёте?" Тут я не кривя душой ответила: "Конечно. У Поли же скоро День рождение. Мы, как всегда, его будем отмечать вместе". Девченки начали перешоптываться. Они строили планы. Наверху не стихало. Они обсуждали торт и что бы можно было подарить. Так мы скоротали ещё минут 15. Затем Варя застала меня врасплох. Она тихо спросила, заглядывая мне в глаза, словно хотела не только услышать голосовой ответ: "А можно мне завтра чашку чая не на двоих?". Я замешкалась и ответила: "Варюш, папам опасно стоять около костра. Они и так там проводят очень много времени. Да и дрова заканчиваются. Это сильно большая роскошь". Варя задумалась и возразила: "Полине сегодня дали целую чашку". Я подбирала несколько секунд слова и потом отрезала грубовато: "У Полины ангина". Ее детский ответ меня растрогал: "Я тоже хочу заболеть. И у меня будет полная чашка чая". Я не могу передать то, что творилось у меня в душе. Я их крепко прижала и прошептала: "Завтра я принесу чашку чая Полине и вторую нам на двоих. Но ты ее выпьешь одна, подходит?" Она задумалась и спросила: "А Вы?" Я ответила, что чай я никогда и не любила. Она повеселела и улыбнулась. Я прошептала, что уже давно пора всем засыпать. Она снова спросила: "А Вы?". Я ответила, что пока ее мама и Юля спит - я дежурю. Потом посплю я. Девочки согласились и начали понемногу засыпать. Потом они тихо засопели. Я лежала, обнимая их, и прислушивалась к прилетаем. Уже все чаще были входящие. С каждым днём всё чаще и чаще. Я думала о девочках и о чае. О простом чае, который в обычной жизни был банальным ежедневным пустяком. Теперь дети о нем мечтали. К слову, утром, когда я спускала чай Полине и Варе, Варя протянула мне чашку и сказала: "Ну хоть глоточек. Вам же нужно согреться".

#война #мариуполь