Роман души...

Ко Дню Рождения М. Цветаевой...

«Она была блестящим рассказчиком. Стихи читала не камерно, а как бы на большую аудиторию. Читала охотно, доверчиво, по первой просьбе, а то и не дожидаясь ее, сама предлагая: «Хотите, я вам прочту стихи?» Была действенно добра и щедра: спешила помочь, выручить, спасти — хотя бы подставить плечо; делилась последним, ибо лишним не обладала. Умея давать, умела и брать, долго верила в «круговую поруку добра», в великую, неистребимую человеческую взаимопомощь. Беспомощна не была никогда, но всегда — беззащитна. Снисходительная к чужим, с близких требовала как с самой себя – непомерно»



В гибельном фолианте
Нету соблазна для
Женщины. - Ars Amandi*
Женщине — вся земля.

Сердце — любовных зелий
Зелье — вернее всех.
Женщина с колыбели
Чей-нибудь смертный грех.

Ах, далеко до неба!
Губы — близки во мгле...
— Бог, не суди! — Ты не был
Женщиной на земле!

***

В огромном городе моем - ночь.
Из дома сонного иду - прочь
И люди думают: жена, дочь,-
А я запомнила одно: ночь.

Июльский ветер мне метет - путь,
И где-то музыка в окне - чуть.
Ах, нынче ветру до зари - дуть
Сквозь стенки тонкие груди - в грудь.

Есть черный тополь, и в окне - свет,
И звон на башне, и в руке - цвет,
И шаг вот этот - никому - вслед,
И тень вот эта, а меня - нет.

Огни - как нити золотых бус,
Ночного листика во рту - вкус.
Освободите от дневных уз,
Друзья, поймите, что я вам - снюсь.

***

Безумье — и благоразумье,
Позор — и честь,
Все, что наводит на раздумье,
Все слишком есть —

Во мне. — Все каторжные страсти
Свились в одну! —
Так в волосах моих — все масти
Ведут войну!

Я знаю весь любовный шепот,
— Ах, наизусть! —
— Мой двадцатидвухлетний опыт -
Сплошная грусть!

Но облик мой — невинно розов,
— Что ни скажи! —
Я виртуоз из виртуозов
В искусстве лжи.

В ней, запускаемой как мячик
— Ловимый вновь! —
Моих прабабушек-полячек
Сказалась кровь.

Лгу оттого, что по кладбищам
Трава растет,
Лгу оттого, что по кладбищам
Метель метет...

От скрипки — от автомобиля —
Шелков, огня...
От пытки, что не все любили
Одну меня!

От боли, что не я — невеста
У жениха...
От жеста и стиха — для жеста
И для стиха!

Oт нежного боа на шее...
И как могу
Не лгать, — раз голос мой нежнее,
Когда я лгу...

***

В тумане, синее ладана,
Панели — как серебро.
Навстречу летит негаданно
Развеянное перо.

И вот уже взгляды скрещены,
И дрогнул — о чем моля? —
Твой голос с певучей трещиной
Богемского хрусталя.

Мгновенье тоски и вызова,
Движенье, как длинный крик,
И в волны тумана сизого,
Окунутый легкий лик.

Все длилось одно мгновение:
Отчалила... уплыла...
Соперница! — Я не менее
Прекрасной тебя ждала.

***

- Пора! для этого огня -
Стара!
- Любовь - старей меня!

- Пятидесяти январей
Гора!
- Любовь - еще старей:
Стара, как хвощ, стара, как змей,
Старей ливонских янтарей,
Всех привиденских кораблей
Старей! - камней, старей - морей...
Но боль, которая в груди,
Старей любви, старей любви.

***

С большою нежностью — потому,
Что скоро уйду от всех —
Я всё раздумываю, кому
Достанется волчий мех,

Кому — разнеживающий плед
И тонкая трость с борзой,
Кому — серебряный мой браслет,
Осыпанный бирюзой...

И все — записки, и все — цветы,
Которых хранить — невмочь...
Последняя рифма моя — и ты,
Последняя моя ночь!

«Каждый раз, когда узнаю, что человек меня любит - удивляюсь,
не любит - удивляюсь,
но больше всего удивляюсь, когда человек ко мне равнодушен», – писала Марина Цветаева в своем дневнике.